Пыльца   ::   Нун Джефф

Манчестер. Пока я ехала обратно, новая карта превращалась в старую. Аллергия находила успокоение на вершинах любви. Черный кэб ехал к площади Сент-Энн: там уже танцевали люди, радуясь, что все закончилось. Роберман тоже стоял тут, как будто ждал нашего возвращения.

Я выбралась из кэба внутри тела Белинды и упала в объятия драйвера-робопса.

— Белинда, у тебя получилось! — пролаял Роберман через Тень.

— Угу, — вздохнула Белинда. — У нас получилось.



Понедельник 28 августа

— Приди и воссияй, еб твою мать! Да, вы не ослышались. С вами «Радио-карцер Йо-Йо». В настоящем мире четыре часа холодного утра, утра августа, и весь Манчестер еще спит. К несчастью для нас, за решеткой сейчас самое время вылезать из уютных постелек. Подъем, подъем! Доктор Гамбо собственной персоной у перьевого руля. Время делать зарядку. Давайте-ка все во двор-перо. И живо. Ох, как меня прет! Ванита-Ванита, поди сюда. Ну всё, неприкасаемые, хватит нудить. Мы все в Вирте. Все вместе навсегда в пере. Содержание пыльцы опустилось до жалких 29 и продолжает падать. Первая песня сегодня — для главного инспектора Крекера, сонкамера номер девять. Песня The Move, и называется она «Я слышу, как растет трава». Давайте работайте, виртопташки. Пусть цветы любви придут навестить вас. В день посещений. Хотя хуй когда у нас будет день посещений! Ха-ха-ха-ха-ха!

Осень в этом году наступила рано. К концу августа почти все деревья сбросили листья, а земля стала твердой и покрылась хрупкой коркой инея. В 12:30 инспектор Зулу Клегг встал из-за стола в отделении на Боттл-стрит, решив пораньше отправиться на обед. Он вышел на холодный воздух, купил сэндвич с ветчиной и газету и пошел посидеть на скамейке на площадь Альберта.

Кроме него, никого больше не было — слишком холодно сегодня для обычной обеденной толпы.

Добравшись до середины сэндвича и усыпительной статьи про новые сейфкэбы и их успешную работу, он услышал шаги, хрустящие по инею, все ближе и ближе. Прохожий сел на скамейку в нескольких метрах от него, Клегг поднял глаза и увидел молодую женщину.

Она глядела на него и улыбалась.

Клегг решил не обращать на нее внимания и уткнулся в газету.

— Это вы инспектор Клегг? — спрашивает женщина.

Клегг откладывает газету.

— Мы знакомы? — спрашивает он, не поворачивая головы.

— Я бы сказала, что да, — отвечает женщина. — Как-то раз вы пытались меня убить.

— В самом деле? — Клегг уже столько раз стрелял в людей, трудно запомнить каждого, особенно после аллергии. — И что случилось? Я промахнулся?

— Нет. Я выстрелила первой.

— А.

— Попала в плечо.

Тут Клегг оборачивается, чтобы лучше рассмотреть ее.

— Сивилла…

— Ее дочь.

— То есть, конечно… э…

— Белинда.

— Точно. Белинда. Память уже не та. Прости меня.

— Не стоит. Мы ведь встречались всего один раз. И я к тому же была с бритой головой.

— Нет, нет. Не за это…

— А, за то, что хотели убить меня? Но это же ваша работа.

— Прости меня за то, что… Сивилла… твоя мама, она…

— Да.

— Хорошая была женщина… то есть хороший она была коп.

— И то, и то.

— Ужасно было узнать о ее…

— Самоубийстве.

— Да. Я болел, у меня была аллергия. Если бы я мог хоть чем-то помочь.

— Моя мама прожила счастливую жизнь. Она закончила все, что могла закончить. Наверное, она хотела прервать полет в верхней точке.

Клегг отворачивается. Один из новых сейфкэбов медленно едет по дороге, на его скучно-сером кузове намерз лед. Женщина спрашивает, как дела, и он отвечает, что дела ничего, нормально, бумажная работа, ну, конечно, скучища, честно говоря, но в остальном ничего, нормально…

— Я беременна, — говорит женщина. — Двойней. Клегг внезапно стесняется, хотя сам не понимает почему. Он снова смотрит на женщину.