Рассветный шквал   ::   Русанов Владислав

Трудное это дело, не всякому дается власть над тонкой рогулькой. Не каждому поможет она, покажет место, где лежат скрытые землей богатства. Поговаривали, что искусство лозоходца чем-то сродни искусству жрецов-чародеев, которых готовили совсем в другой Школе. Более почетной и предъявлявшей неизмеримо большие требования к своим ученикам.

Освоившим работу с лозой выпускникам академии присваивали звания магистров. Им не нужно было скитаться по окраинным землям в поисках работы — все получали места в свитах наместников провинций Приозерной империи, да стоит она вечно!

А вот у Ойхона с рогулькой сразу не заладились отношения. Не отзывалась она на мысленные призывы, не дрожала в пальцах, не выгибалась, указывая под землю. Это означало, что даже при самых лучших познаниях получит он вместо магистерской мантии бляху мастера, выпускное пособие — десяток серебряных империалов и отправится искать счастья по ровным, мощенным серым камнем дорогам империи. А если не повезет, то и дальше: на дальний юг — к вечно враждующим между собой князькам пригорян, на восток — добрая сталь нужна всем, и кочевникам-степнякам тоже, на север — к королям независимых королевств, что предводительствовали суровыми народами, почитавшимися в столице за варваров.

Потому и засела у совсем молодого тогда ученика в голове дерзкая мысль — придумать нечто такое, что могло бы затмить все хваленое мастерство лозоходцев. Ведь они, если задуматься, залежи-то указывали, но часто ошибались, путались сами и путали других. Одно дело указать вместо золотоносной жилы серебряную. Обидно, конечно, ну да стерпеть можно. А как вместо залежей самоцветных синюю глину отрывали? Вместо черной руды железной — тяжелый белый камень, никому не нужный, на строительство и то не годящийся? История помнит такие случаи. Вот только судьбу и имена ошибавшихся магистров не хранит.

Вот и придумали, чтобы удостовериться, прав ли мастер-лозоходец, не начинать сразу карьер рыть или рудник закладывать, а копать с десяток шурфов. Добираться до искомой залежи. Взять несколько образцов. Если будет, конечно, что брать. Когда руда должна была быть неглубоко, старались обойтись канавами, которые дорывали до нужной глубины, крестили ими почву с севера на юг и с запада на восток, или ямами-копушами пятнали землю то там, то сям. В итоге работы могли растягиваться на месяц, да и не один, если залежь в земле неровно таилась, вытянулась в один бок длиннее, в другой короче, изогнулась петлею.

И Ойхон придумал. Выдумал бить узенькие шурфики без людей. Долотом на веревке. С поверхности земли. А когда эта мысль, вначале несмелая и неясная, обрисовалась четко, когда юношеские замыслы впервые легли на клочок папируса в виде кривоватой, но в целом понятной схемы, испугался ученик. Задумался: если все так просто, как ему увиделось, что ж никто раньше него не догадался? Или он один такой умный? Вот уж вряд ли… Все вокруг дураки? Тоже нет, пожалуй… А может, это запретное знание? Давным-давно жрецами обнаруженное и скрытое подальше от докучных людишек в храмовые книгохранилища и архивы. Вот тогда ему жутко стало. Всем известно: в лапы жрецов-выпытников в подземелья угодить — все равно что хапун-рыбе в пасть. Быстро и навсегда. Только рыба свою жертву сразу съедает, а жрецы еще накуражатся перед смертью в свое удовольствие. Что знаешь, расскажешь, и что не знаешь, все равно расскажешь. Друзей-родных оговоришь…

Испугавшись своих мыслей преизрядно, первую ту схему Ойхон съел. И заставил себя забыть все, что придумал. Чтобы часом во сне не проболтаться или под хмельком — на старших курсах допустимы были в академии известные вольности.