Резервация   ::   Синякин Сергей

И стала та щука тираном лягушиного народа заместо убитой цапли!”

Ну, Влах! Давид вдруг обнаружил, что пиво в жестянке кончилось. Он отложил рукопись и вскрыл новую банку.

В дверь постучали.

– Войдите! – Давид сел, нащупывая ногами сброшенные туфли.

– Литературные гении изволят почивать? – громогласно осведомился вошедший.

Давид вздрогнул от неожиданности.

На пороге стоял Влах Скавронски – молодой независимый литератор, и под правым глазом его фиолетово высвечивал обширный синяк.



ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В зале притушили свет.

Под экзотическую слащавую музыку модного в это лето шлягера на сцену выплыли длинноногие лохматые девы, едва прикрытые лоскутьями, символически обозначающими трусики. Вслед за музыкой девицы потянулись в зал, покачивая крутыми бедрами, проходили мимо столиков, и Давид чувствовал смешанный терпкий запах духов и женского пота. Запах этот заставлял мужчин чувственно раздувать ноздри и зажигал нескромностью взгляды посетителей ресторана.

Давид смотрел на Скавронски. Влах потягивал из высокой рюмки коньяк и разглядывал девиц.

В номере Скавронски долго отказывался от авторства, потом поморщился и неожиданно для Давида сказал:

– Не убеждай, что это я написал такой злобный политический пасквиль!

– Влах, – спросил Давид, – разве ты когда-то писал не политику?

Скавронски усмехнулся.

– Это было ошибкой, – сказал он. – Главное – это юмор. Не обязательно над кем-то издеваться. Вместо этого можно весело посмеяться вместе.

Он хотел разорвать листы рукописи, но Давид не позволил ему этого сделать.

Сейчас они вместе сидели за столиком и рядом с ними были Бернгри, медленно пьянеющий Блох, а на сцене пел полуголый певец в черном кожаном переднике и в напульсниках, блестящих от множества за­клепок.

Низкий густой голос его, звучащий под вкрадчивую музыку, будоражил все то, что скрывалось в темных закоулках подсознания слушателей.

– Иди ко мне! – пел певец, потрясая сильными и властными руками. Его грубое лицо было полно мужской силы. – Иди ко мне, и мы достигнем острова счастья! Хочешь испытать настоящее блаженство? Иди ко мне!

Танцовщица легко присела на колени Давида. Он ощутил острый запах ее надушенного и – напудренного тела, почувствовал желание, и женщина угадала это, на мгновение прижавшись к мужчине твердой обнаженной грудью.

– Иди ко мне! – прощально загремел на сцене певец, потрясая бутафорскими цепями. – Иди ко мне, если хочешь проснуться счастливой! Если ты хочешь быть любимой всегда – иди ко мне!

Танцовщицы начали сходиться к сцене, словно шли на зов неистовствующего там самца.

– Иди ко мне! – уже животно хрипел певец, стоя на коленях. – Иди ко мне! – И к нему приближались тоненькие фигурки танцовщиц.

Свет на мгновение погас, а когда вновь загорелся, то сцена была пуста, и только запах духов, еще не перебитый сигаретной гарью, напоминал о женщине, секунды назад сидевшей на коленях Давида.

На освещенной сцене появился лысоватый невзрачный саксофонист. Музыкант начал выдувать из своего инструмента замысловатую тягучую мелодию. Было что-то фальшивое в веселье зала.

Давид огляделся.

Лысые и лохматые, сияющие обворожительными улыбками и шамкающие беззубо, толстые, полные, худые, задумчивые и энергичные, знакомые, полузнакомые и совсем незнакомые люди окружали его.