Ристалища Хаббы   ::   Мэнсон Майкл

Надо отметить, что в Замбуле, Самарре и Аграпуре с путником не случилось ничего примечательного – то ли по причине изрядно отощавшего кошелька, то ли потому, что в сих местах, где киммерийцу доводилось и разбойничать, и служить в войске, и плавать на галерах контрабандистов, он держался поосторожнее. Во всяком случае, он больше не сорил деньгами, не пил вино кувшинами и не затевал драки в кабаках – а, прибыв утром в Аграпур и сбыв жеребца на базаре, вечером уже покачивался на палубе пузатого купеческого барка.

Стояла самая середина жаркого туранского лета; море было тихим и спокойным, как пруд, слабый ветерок надувал паруса, и корабль неторопливо полз на восток, к Хаббе, влача в своих трюмах расписную посуду и сукна, амфоры с вином и кипы хлопка, бронзовые котлы и бухты пеньковых канатов, грубое парусное полотно, седла, кожаные ремни, сапоги и расшитые бисером туфли. Не самый пустяковый товар, но и не очень дорогой; однако вилайетские пираты не брезговали и таким. Памятуя про них, Конан спал в полглаза и все время держал оружие под рукой. Ему приходилось разбойничать и в этих водах, но, случись лихим вилайетским молодцам наскочить на купеческий барк, вряд ли они вспомнят былого сотоварища. Скорей всего, не раньше, чем он уложит половину этих ублюдков, – думал Конан, ухмыляясь про себя.

Но, против ожидания, плавание проходило спокойно, хотя пару раз на горизонте угрожающе вырастали мачты с прямыми парусами и хищные вытянутые корпуса пиратских галер. При виде их капитан неизменно приказывал поднять повыше флаг с каким-то странным вензелем, напоминавшим осьминога с растопыренными щупальцами, после чего галеры прекращали погоню. Конан, наморщив лоб, припомнил значение этого сигнала: мол, добровольный налог морскому братству уплачен.

Туранские купцы, его попутчики, тоже вроде бы не опасались пиратов. Тучный бородатый Мир-Хаммад всю дорогу напивался сладким финиковым вином, не забывая щедро поить Конана, и все уговаривал его наняться на службу – не то стеречь торговые лавки в Аграпуре, не то присматривать за гаремом из шести жен и двенадцати наложниц. От последнего предложения киммериец бы не отказался, так как Мир-Хаммад выглядел мужчиной не слишком сильным плотью и никак не мог осчастливить за одну ночь восемнадцать пылких туранок, а значит, и гаремному стражу было б чем попользоваться. Но сейчас Конан и думать не хотел о женских бедрах, грудях и животах; его неудержимо тянуло на восток, в Гирканию, к таинственной обители Наставника.

Другой купец, тощий Саддара (способный, однако, выхлебать не меньше толстого Мир-Хаммада) в подпитии восхищенно щупал мускулы Конана и клялся Белом, покровителем всех торговцев и воров, что такой богатырь лишь заскучает в аграпурской лавке, ибо место ему на поле брани или на боевой арене, где состязаются храбрейшие из витязей. Еще Саддара любил разглядывать конановы мечи – два драгоценных булатных клинка, полученных киммерийцем в дар от погибшего друга, аргосца Рагара. Купец бережно ласкал смуглыми пальцами синевато-серебристую сталь, закатывал черные маслянистые глазки и восхищенно цокал: видно, он понимал толк в хорошем оружии.

В благодарность за вино, ежедневного жареного барашка и пышные мягкие ковры, на которых было так приятно дремать ночами, Конан услаждал слух купцов всевозможными историями. О колдунах и демонах, чудищах и призраках, пиктах, ванирах, гиперборейцах, коринфянах, стигийцах, шемитах и чернокожих дикарях, павших от его меча на суше и на море, в горах и ущельях, в пустынях и лесах. Один светлый Митра знал, верили иль нет купцы этим россказням, но слушали их с почтительным восторгом, как и подобает внимать словам бывалого воина.