Рыбалка в море демонов   ::   Ши Майкл

Быть может, ты окажешься столь нечестолюбив, что согласишься занять эту должность? Работать придется много, но и плата высока: как золотом, так и обширными наставлениями в главных магических практиках. Хватит ли у тебя духу, честный Чарнал, подвергнуть себя изнурительному и опасному труду, единственным вознаграждением за который будет возможность ходить среди облаков и по дну морскому с такой же легкостью, с какой ты ходишь по этим холмам?

– Да, Пират. И еще раз да.

– Тогда я скоро найду тебя в Шормутских Воротах. Этого золота тебе хватит, чтобы безбедно жить до моего появления. Тем временем самое лучшее, что ты можешь сделать, – это читать, что угодно и как угодно, не забывая, однако, что Девятипалый и бессмертный Пандектор никогда еще не подводили дотошного читателя.

Наконец Пират повернулся к нам с Барнаром.

– Ну, вот и настала пора прощаться, – начал он и, улыбаясь, поднял руку, точно для присяги. – Призываю в свидетели все силы, привязывающие людей к данным обетам, и объявляю своим спасителем присутствующего здесь Ниффта, называемого Пронырой (и совершенно справедливо, как подтвердит всякий, кому доводилось иметь дело с этим ловким и гибким, точно ласка, индивидом); с такой же благодарностью приветствую и вот этого чилитского громилу по имени Барнар, обладателя столь неограниченного запаса доброты и щедрости, что его можно сравнить с целой флягой… нет, цистерной, этого… эликсира. И да будет засвидетельствовано мое обещание, которое я торжественно им даю: никогда жизнь не будет мне дороже их спасения, в какой бы беде они ни оказались.

Затем он вновь повернулся к Камину и на мгновение остановился перед ним, точно желая что-то сказать, но слова замерли у него на языке, и он ограничился лишь невнятным бормотанием:

– Крепись. Вы снова сможете двигаться с рассветом.

Пират уходил вниз по каменистому склону. Вдруг на спине у него вырос горб, а ноги исхудали и сжались. Но он не упал, а распустил сквозь прорези в куртке два широких угольно-черных крыла, взмахнул ими и поднялся в ночной воздух. Его ноги – теперь уже когтистые лапы – прижались к оперенной груди. Он повернул к нам плешивую голову грифа и сипло крикнул что-то на прощание. Затем взмыл к луне и скоро исчез из виду, растворившись в ее серебряном сиянии, точно это и был его дом, откуда он так долго был изгнан.