Семь отмычек Всевластия   ::   Краснов Антон

В тот момент, когда уклончивый Фабьен ловко сбивал своих товарищей с темы, которая едва ли импонировала ему, появился глава археологической партии, сам Жан-Люк Пелисье – весьма громоздкая персона, впрочем перемещавшаяся в пространстве с удивительной легкостью и бесшумностью. Два последних качества и послужили тому, что Пелисье возник за спинами своих сотрудников именно тогда, когда Фабьен призывал метать банк. Некоторое время он рассматривал своих подчиненных, вверивших себя коварному демону азарта. На породистом лице мало-помалу оформлялось мстительное выражение, уголки губ раздвигались в улыбке, какой позавидовал бы тигр.

При этом глава археологической партии оставался безукоризненно вежлив.

– Прекрасно, господа, – сказал он, отчеканивая каждый слог, насколько это позволяли правила французского языка. – Я вижу, работы в разгаре. На челе нашего общего друга месье Фабьена я даже различаю капли трудового пота. Значит, играете в картишки? Сам люблю. Честное слово, вот сейчас бы присел да и перекинулся с вами по половинной ставке, потому что по полной жалованье не позволяет. А у вас, по всей видимости, и жалованье, и совесть – все позволяет?

– Мы не играли, господин Пелисье, – чопорно произнес Фабьен, делая полноформатно обиженное лицо. – Мы только подумали…

– Отлично! – перебил его Пелисье. – Великолепно, господа, это мне напоминает чудную притчу о трех картежниках разного вероисповедания. Трое караульных – католик, мусульманин и иудей – сели играть в карты. И тут случись мимо проходить офицеру. Они карты под стол и – глаза в потолок: ничего не знаем, ничего не ведаем, блюдем службу. Мимо муха не пролетит, шмель не прожужжит… крокодил не проползет, слон не пробежит. Офицер говорит: «Сдается мне, что вы только что играли в карты!» – «Не играли, господин офицер!» – «Прекрасно! Вот вы, вы поклянитесь на Библии, что не играли!» Католик клянется на Библии, что не играл. Офицер поворачивается к мусульманину и говорит: «Теперь вы поклянитесь на Коране, что не играли». Делать нечего, мусульманин поклялся тоже. Офицер поворачивается к третьему, а тот был как раз еврей, и говорит: «Теперь вы клянитесь на вашем Талмуде, что вы не играли в карты». И слышит ответ: «Господин офицер! Он не играл, и вот он не играл. С кем тогда, по-вашему, мог играть я?»

Робер еще больше вытянул нижнюю челюсть и проговорил мрачно:

– А вот национальности могли и не касаться. Мой уважаемый папа, лионский ювелир…

– Простите, запамятовал, – сухо сказал Пелисье. – Но и вы, согласитесь, совершенно запамятовали о работе. Так что вылезайте из палатки и приступайте к разрезу второго холма. Вы там сильно недоработали.

– Когда копали там в позапрошлом году… – начал было Фабьен, но был безжалостно оборван боссом:

– В позапрошлом году вам платили за позапрошлый год, а в этом году платят за этот! Так что извольте не рассуждать, Фабьен. Думаю, что будет лучше, если мы обойдемся без этих школьных недоразумений, – добавил он более мягким голосом. – А как настанет время ужина, то у меня там в джипе две канистры неплохогого вина и еще три бутылки бордо!

Лица археологов заметно оживились. Один Робер проворчал себе под нос вздорную чепуху: дескать, босс привез на раскопки то, что не успел допить сам, однако же пухлый увесистый локоть Фабьена – незаметно от окружающих – точно влепился в бок ворчуна. Робер внутренне охнул и замолчал.

Уже через четверть часа работа кипела.

Для себя Жан-Люк Пелисье, как доверенное лицо Академии наук Франции, занимающееся раскопками по особому циркуляру Египетского археологического общества, копать считал излишним. Он удовлетворился тем, что пять минут наблюдал работу коллег. После этого вернулся в машину, на которой приехал, поставил диск Милен Фармер и, время от времени попивая из прохладной фляги, задремал.