Семь верст до небес   ::   Миронов Алексей

Ребята да девки еще купаться на речку бегали. Урожай в силу входил. Ехал я тогда издалека, от князя Тивирского Лечко, устроившего всем богатырям пир развеселый, потому как дочь свою Христю замуж отдал за князя Лутичей. Был я в то время с ним в дружбе крепкой, а потому надарил мне князь на прощанье подарков: оружье богатое, упряжь да седло, золотом расшитое, для коня моего верного и каменьев драгоценных для любушки. Ехал я долго. Семь дней, семь ночей длинных. Много земель проехал, людей повидал всяких: и добрых и худых. И вот на восьмой день случилось мне заночевать в лесу, как сейчас, а дело было недалече от Мурома. Леса там дикие, нечисть так и кишит. Потому как Илья-богатырь тогда в походе был и некому порядок было навести в лесах окрестных. А я про то не ведал. Лег я под дубом столетним на поляне, укрылся накидкой своей и спать изготовился. Ибо, если нет рядом терема, то для богатыря и земля-матушка – всегда постель мягкая. Коня своего Черногривого пастись пустил, потому как он ко мне по первому свисту является, а сам заснул сном крепким. Разбудил меня шум странный. Очнулся я, глядь – нет моего Черногривого, огляделся вокруг, а меж деревьев огни мерцают, да так много, будто лешие по лесу друг за другом со свечками гоняются. Свистнул я в треть силы, думаю, отзовется Черногривый. Тихо кругом, только огней больше стало. Свистнул я в пол силы. Пропал мой конь, не отзывается. Ну, думаю, – бес попутал, надо идти выручать. Хотел за меч схватиться, глядь – нет меча богатырского. Попал ты, – говорю себе, брат Дубыня, – как кур в ощип. Только сила твоя тебе и осталась.

Делать нечего, встал я и пошел на огни. Только дошел до того места, где они мерцали, глянь, а их уж нет – темень, хоть глаз коли. обернулся я, а огни за спиной моей, меж деревьев по земле текут. И до того их много стало, что лес вдруг словно засветился. Гляжу, а под дубом, где спал я, черт сидит с рогами оленьими, верхом на моем Черногривом. Конь мой верный стоит словно вкопанный, глазом не моргнет, ухом не трепыхнет, сразу видно – околдован силой дьявольской. Подошел поближе я и говорю:

– Ты пошто же, вражина рогатая, коня моего увел да заколдовал?

– А ты пошто, – черт отзывается, – по моим лесам без спросу шатаешься?

– С каких это пор, говорю, богатыри русские у тебя дозволенья стали спрашивать? Мы народ вольный, где хотим, там и ходим. Никому отчета не даем, кроме бога да князя.

– Правда твоя, – отвечает черт, – да на половину. Князья-то без вас давно уж по лесам ездить опасаются.

– Верни мне коня моего, да меч богатырский, подобру-поздорову, – говорю я.

– Не спеши, богатырь, – черт бормочет, – отгадаешь загадку – отпущу и меч верну, а нет – быть тебе триста лет дубом придорожным.

Призадумался я, други мои, да видно делать нечего. Нешто, думаю, мать земля не поможет мне загадку разгадать. Черт на выдумку хитер, но и я не прост. Да и не очень мне хотелось триста лет дубом простоять. Скушное это занятие, не богатырское. Обмыслил я дело и говорю:

– Загадывай, вражина, свою загадку.

Вспыхнули тут рога чертовы, замерцали зловещим светом. Ухмыльнулся он, захохотал дико, да так громко, что эхо по всему лесу разнеслось и вкруг поляны дерева порушились с треском-грохотом.

– Вот, – говорит – ты и попался, богатырь. Никому еще загадку мою разгадать не удалось.

– Хватит, – говорю я ему, – воду в ступе толочь, загадывай и дело с концом.

– Что ж, слушай, Дубыня, загадку: на горе крутой, что за лесами дремучими, далеко-далеко от сих мест, живет моя сродственница-ведьма – Мориона. Много людишек всяких, князей да богатырей, за свой век извела Мориона, а помогает ей в делах черных-ведьминских камушек махонький, что хранит она в мешочке кожаном за печкой.