Северная баллада   ::   Шейкин Аскольд

Тихо, покойно было здесь наверху!

Наши горы оглажены древними ледниками. Потому-то, когда ложится хороший снег, они влекут к себе лыжников чуть не всей страны. Их съезжаются тысячи. Канатные дороги неутомимо возносят желающих на вершины. Перевалы, склоны оживлены тогда не меньше людных городских улиц. Но есть и любители летних прогулок по тундре. Вот почему, когда я увидел шагах в трехстах от себя движущуюся фигуру, в первый момент мне показалось, что это человек. Переваливаясь с ноги на ногу, сиротливо ссутулившись, он медленно уходил в сторону ущелья.

Я крикнул:

- Эй!

Он продолжал идти. Я схватил бинокль: бурый медведь! Мерно колыхалась его спина. На ней остро выпирали лопатки и узкий, как у сухой костистой воблы, хребет. Старый и очень исхудалый зверь. Шел с трудом, волочил правую заднюю лапу. Но куда же он направляется? Там пропасть! Над нею козырьком нависает гребень обрыва. Загудит вырывающийся из тоннеля электровоз, зверь шарахнется и сорвется вниз! Где же ему удержаться! Да еще такому, с искалеченной лапой!

Я хранил в нагрудном кармане куртки патрон из того набора, который принес мне победу на Олимпийских играх. Было приятно иметь его при себе. Я зарядил винтовку и выстрелил. Не в зверя - в утес, который был в пяти шагах перед ним. И я видел, как медведь, вскинув морду, с удесятеренной быстротой метнулся, - но - какое несчастье! - не назад, а вперед.

От грохота каменной лавины задрожал воздух. Когда я подбежал к обрыву, над ущельем клубилась пыль.

В сумке через плечо у меня была радиостанция местной связи. Я нажал кнопку вызова дирекции заповедника. Ответил Кучумов.

- На седловине ЧП, - сказал я. - Медведь шел в сторону ущелья. Сорвал собой осыпь. Возможен завал железнодорожной линии.

- Что с самим зверем?

- Пока не знаю.

- Но все же? Где и когда вы его впервые обнаружили?

В тоне кучумовского голоса звучала уже знакомая мне неприязнь, и потому я не стал сообщать о том, что медведь был хромым и что я попытался выстрелом отпугнуть его от обрыва.

- Так где же вы его впервые обнаружили? И что с ним в конце концов стало?

- С седловины это не видно, - ответил я. - Спущусь вниз, тогда попытаюсь выяснить. Однако путь это долгий.

- Понятно. - Он говорил уже совсем жестко, с надменностью. - Но в ущелье вообще не спускайтесь. Я сейчас свяжусь с диспетчерской комбината. Ваша задача - флажками обставить гребень склона в месте схода осыпи. Вам ясно?

- Да.

Разговор оборвался.

Ну а сегодняшний день начался для меня с вызова как раз к одному из тех самых уважаемых в нашем городе людей, которые еще недавно с таким почетом встречали меня на аэродроме.

В служебном кабинете этого человека (его звали Дмитрием Степановичем) я бывал уже неоднократно. И в первые дни после возвращения с Игр, и почти всякий раз, когда приезжали именитые гости. Чемпион! Гордость города!.. К тому же если гостям надо было показать горную часть заповедника, то вообще мало кто мог сделать это лучше меня. "Наверно, - подумал я, - и теперь пойдет речь о таком поручении" - и потому явился при галстуке, в белой рубашке, светлом костюме, в бежевых полуботинках на толстой рифленой подошве и с памятным олимпийским значком в петлице. Как оказалось потом, нелепее ничего нельзя было придумать.

В очень просторном и светлом кабинете Дмитрия Степановича стояли три стола. Один - рабочий, с телефонами - у самой дальней от входа стены; другой - с макетом всех зданий города, окрестных гор, нитей спортивных подъемников - справа от двери. Третий, широкий и длинный, покрытый зеленым сукном, занимал среднюю часть кабинета. Когда я вошел, по сторонам его сидели директор заповедника, мой тренер, секретарь городского комитета комсомола, городской прокурор и начальник милиции.