Сфера разума   ::   Слепынин Семен

Ты полностью состыкуешься с нашим миром и с детства проживешь мою жизнь как свою.

- Для чего? - допытывался я.- Не для моего же удовольствия. Как я понял, вы грубые прагматики.

Он попробовал объяснить. Но я понял лишь что-то очень обидное для себя. Оказывается, конь не потерпит чужака с "гаденькой душонкой", то есть меня. Поэтому туда поскачет он сам и лишь в конце путешествия предоставит свое тело мне, моей "психической матрице". Сам же он исчезнет надолго, свернется в особое состояние, сходное с полным небытием. И лишь временами я буду слышать его голос. А я, прожив во время рокировок новую жизнь, стану другим - таким или почти таким, как он, нравственно чуть ли не сольюсь с ним. Вот тогда конь примет меня, промчится через тысячелетия обратно и вернется сюда.

Все это звучало настолько интригующе, что я согласился. И впрямь: что я видел хорошего в моем скучном, томительно однообразном веке?

Занятый размышлениями, не заметил, как солнце перевалило через зенит и склонилось к закату. Пока не стемнело, решил посмотреть, каков я сейчас. Сначала попытался вызвать из прошлого, из моего двадцатого века зеркало, что находится в прихожей моей квартиры. Ничего не получилось - зеркало не материализовалось. Видимо, в загадочной Памяти нет его: слишком малозначительная вещь. Тогда я вспомнил один из залов Лувра, где в простенке стоит знакомое всем посетителям старинное зеркало. И вот оно... Овальное, в золоченой раме, с пылинками двадцатого века зеркало выступило прямо из воздуха. Любуйся!

И в самом деле: передо мной красивый малый - стройный, с хорошо посаженной головой, с большими задумчивыми глазами. Это же я, каким я был лет в двадцать-тридцать! И в то же время это Василий Синцов, его организм, или, как он выразился, его "биологический сосуд". Только в сосуд этот влили другое и (опять же его грубые слова!) "довольно дурно пахнущее содержание" - мое внутреннее "я".

Как я понял, наше внешнее сходство очень важно при проверке, которую мне предстоит выдержать там. Проверка... Признаюсь, она меня изрядно тревожит. Уж не пытки ли?

Зеркало исчезло, словно знало, что оно уже не нужно. Да и темнеть стало. В лесу стелились такие мягкие и ласковые тени, а листва, затихая, шепталась так дружески и братски, что тревога моя рассеялась, как дым. Нет, "природа-сфинкс" не даст в обиду даже там, в ином и неведомом краю, оградит от опасности. Я глядел на догорающие облака, на верхушки деревьев, где розовели брызги заката, и дивился: откуда эта неожиданная убежденность. Поднялся. И опять чувствовал, что в листьях клена, в ветвях дуба, в каждой травинке таится что-то доброе и чародейское.

Наконец до того распалил свое воображение, что меня начали посещать галлюцинации. Уже под вечер, когда в небе выступили первые звезды, я вышел к реке. На крутом берегу сидела девушка и, тихо напевая, расчесывала гребнем волосы. В каждом жесте, во всем облике ее было что-то от глубокой старины, от древних народных поверий.

Заметив меня, девушка вздрогнула, бросилась с обрыва и скрылась под водой. "Русалка",- мелькнула нелепая мысль. Охваченный детскими страхами, побежал. Через полчаса, уже в открытом поле, остановился и перевел дыхание. Начитался я в своем веке Гоголя и Погорельского. И вот на тебе: русалка! Даже сейчас в крупных звездах и тихой ночи чудилось что-то малороссийское.

В двух шагах беззвучно переливался в ложбинке ручеек, дробя зеркало лунного света на сотни зыбких осколков. Я сел перед ним и стал ждать. Наконец неведомо откуда - из небытия или из глубин моего "я" - стал выплывать он, мой ночной собеседник. Точнее, его голос, отчетливо звучащий в моих ушах, но неслышимый для других.

- Ты где сейчас?

- Не бойся,- мысленно ответил я.- Меня никто не видит.