Шут королевы Кины   ::   Малинин Евгений

Нехотя оторвавшись от своих воспоминаний, я встал из-за стола и пошел открывать дверь. За ней стоял, при слонившись к косяку, весьма неожиданный гость — Паша Торбин, о котором я ничего не слышал уже почти полгода. Кто-то, не помню кто, мне сообщил, что Паша, после того как его вышибли из театра, отправился завоевывать пери ферию то ли во Владимир, то ли в Томск — в общем, куда-то на Восток. И вот, пожалуйста, он торчит у моих 10 дверей и делает вид, что оказался здесь совершенно случайно и также совершенно случайно нажал на кноп ку звонка.

Оглядев Пашкину щуплую фигуру, я, надо признаться, без должного гостеприимства пробурчал: “Проходи…” — и посторонился, пропуская его внутрь.

Паша вошел, лениво переставляя ноги, сбросил свою по тертую кожанку на скамейку в прихожей и, не снимая мок рых ботинок, пошлепал в комнату. Правый карман его широких мешковатых брюк, прикрытый длинным растяну тым свитером, подозрительно оттопыривался. Окинув ком нату критическим взглядом, Пашенька убедился, что в ней мало что изменилось и, игнорируя явно рабочую обстановку на моем письменном столе, направился к журнальному сто лику, притулившемуся между двух кресел. Затем, освободив свой карман от бутылки коньяка “Арарат”, он поставил ее на столик, плюхнулся в кресло и пробурчал:

— Привет!..

Не отвечая на его приветствие, я направился на кухню и вернулся с двумя коньячными бокалами, нарезанным ли моном и остатками халвы. Паша за это время успел отку порить бутылку и, как только я поставил бокалы на стол, тут же наполнил их до половины. Я сел напротив своего друга, и мы, молча поприветствовав друг друга поднятием наполненной посуды, выпили. Коньяк был слишком хо лодный.

Паша сразу же сунул в рот ломтик лимона и принялся громко причмокивать. Я предпочел халву.

Высосав лимон, а затем сжевав его остатки вместе с коркой, Пашенька снова наполнил бокалы, но поднимать свой не стал, а откинувшись на спинку кресла, довольно протянул:

— Хорошо…

— И что хорошего? — поинтересовался я.

— Сейчас все хорошо, — закрыв глаза, ответствовал Паша. — Привычное кресло, привычная выпивка, знако мая морда напротив… Хорошо. И в душу никто с ногами не лезет…

— Да.. — чуть усмехнулся я. — Тебе, похоже, душу-то всю истоптали, раз тебе со мной хорошо…

Пашенька приоткрыл один повеселевший глаз и быст ро оглядел меня:

— А что, кому-то с тобой плохо?..

— Да всем… — Я поскреб, небритый подбородок. — И мне со всеми…

— Что, и со мной? — индифферентно поинтересовал ся Паша.

— О присутствующих не говорю, — ответил я таким тоном, что было нетрудно понять, насколько мне интерес но с Пашей.

Однако он не обиделся. Наоборот, обхватив бокал паль цами и согревая его в ладони, он задумчиво поглядел на меня и медленно протянул:

— А знаешь, я ведь тоже смотрю на твою физиономию без прежнего энтузиазма. Только в отличие от тебя я, как представитель творческой профессии, привыкший анали зировать моральное состояние образа, задумываюсь над этим феноменом…

— Слушай, — перебил я его, — ты, может быть, и от носишь себя к представителям, только я ни слова не понял из того, что ты тут наговорил. Выражайся попроще, чего ты хочешь?

Он посмотрел на меня долгим и каким-то неуверен ным взглядом, а потом проговорил неожиданно охрипшим, совершенно неактерским голосом:

— Я назад в Кинию хочу…

— Куда?! — опешил я.

— В Кинию… — снова прохрипел Паша.

— Я тебе не “Аэрофлот”, билетов в Африку не выдаю, — попытался иронизировать я.

— А я тебе не про Кению говорю, а про Кинию, — неожиданно заорал Пашенька и, вскочив на ноги, расплес кал из бокала коньяк.

Это было настолько на него не похоже, что я замер с открытым ртом.