Сказание о рыцаре Гуго   ::   Вершинин Лев

И, кинувшись вслед за астурийцем, обрели жалкие лишь пристойный своей низости конец; достигнуть же врат Башни не выпало ни единому до тех самых пор, пока…

Снова распластали влажную полутьму крылья ночного дива, но уже не заморозил кожу и кровь трепет, ибо вторичное — привычно и не пугает отважного. Бледно-желтые лучи, струившиеся совсем еще недавно по стволам, почти истаяли, но глаза пока различали тропу, ставшую багряно-лунной. Ночное светило, низко нависшее над умолкающим лесом, наливалось густым пурпуром, уничтожая последние блики дня, и мглистый сумрак, смешиваясь с густой кровью неба, клочьями обвисал на доспехах.

Поплыли перед глазами рыцаря, изгибаясь в странном танце, кряжистые тела вековых дубов, и сырость, кисейным покрывалом упавшая на чащу, впиталась в сукно плаща, превратив светлую лазурь фландрской ткани в густое, почти смолистой черноты индиго. Уродливыми складками обвис капюшон, влажное сукно облепило панцирь, и холод пронизал тело, словно даже под гладь благородного железа сумела проникнуть вкрадчивая вечерняя морось.

Хвала тебе, Приснодева, что еще не стемнело!

ШЕВАЛЬЕ ФИЛИПП Д'АЛЬБРЕ ОВЛАДЕЛ ГЕРЦОГСКОЙ КОРОНОЙ. ОН ВТОРЫМ ПРЕДСТАЛ ПЕРЕД БЕЗЛИКИМ, ЧТОБЫ ОБРЕСТИ ЖЕЛАННОЕ. И СЛОЖИЛ ГОЛОВУ НА ПЛАХЕ, ИБО ВОЗЖАЖДАЛ КОРОНЫ КОРОЛЕВСКОЙ.

…В сумрачную глушь чащобы уходила тропа, обагренная недоброй луной. И все чаще, загораживая путь, выступали из травы обмытые многими дождями звериные остовы. Негодующе ржал Буланый, брезгливо приподнимал ноги, не желая идти по костям. И тяжкий смрад полз с обочины, комкая дыхание в гортани. Конечно, не от тел, давно истлевших, истекал он, а от гнилых болот, что с обеих сторон подступали к тропе, но так много живого погибло некогда здесь, что запах гнили, казалось, въелся в болотные испарения и навсегда растекся в осклизлой траве.

Почти по колено уже утопали осторожные ноги коня в останках. С сухим стуком рассыпались нагромождения, обнажая то оскаленную пасть с остатками шерсти, то лапу, сведенную в последней судороге чудом уцелевшими сухожилиями. Волки и олени, медведи и косули, лисицы и немногие пернатые, на беду свою залетевшие сюда, и прочая лесная живность, несоединимая в бытии, разделенная преследованием и убеганием, а ныне совокупленная единством общей погибели…

Резко ударило в грудь. Иди Буланый чуть быстрее, Гуго не смог бы удержаться в седле. Но, предуведомленный легендой, без удивления осадил фон Вальдбург коня и, спешившись, приподнял тонкую нить, освобождая дорогу Буланому. А спустя миг, сделав еще несколько шагов, увидел рыцарь того, кому и следовало стоять здесь, ибо сказители не лгут.

Вот он, спутник Филиппа д'Альбре, паж, чье имя не сохранило предание. Почти век стоит он под пологом ветвей, где звенят в воздухе первые нити колдовской паутины. Вернее сказать, стоят лишь доспехи его, обугленные и почерневшие, спекшиеся в древнем огне, чья мощь была поистине невообразимой. Вздувшись, прикипели одна к другой стальные одежды, и встал сгоревший смельчак на тропе вечным напоминанием неосторожному. Застыл, пепельно-серый, в покрытых ржавой окалиной латах; шлем валяется у ног, обнажив потемневшую кость черепа со слипшейся массой некогда кудрявых волос. А кожа на лице сморщилась и так прилипла к кости, что само время оказалось бессильно сорвать ее полностью. Жутко глядят выжженные глазницы, и в сведенной вечной судорогой щели рта скалятся белые-белые выщербленные зубы…

…Не толще шелковых нитей была паутина и в полумраке не сразу мог различить ее взгляд. Но только лишь коснулся, не ведая того, одной из паутинок юный паж, как ужасным криком вскричал он, и узрели спутники искры, голубые и желтые, сбегающие по панцирю от кольчужных перчаток и до поножий.