Скоморох   ::   Железнов Свенельд

— Не может быть!

— Я матушке боярыне верю. Служу ей, не щадя живота своего. Помогай и ты.

— Стараюсь. Жизнью рискую. Ради тебя, между прочим.

— А я как рискую… Из-за тебя.

— Хватит ныть, — боярыня нахмурилась. — Что выведал, говори!

Радим вытащил из-за пазухи блин.

— Никто откушать не желает? Полагаю, этим потравили Яна Творимирыча. Но проверить надобно.

— Разве Богдану дать, — ухмыльнулась Параскева.

— Моей скорой смерти желаешь, христолюбивая матушка? — Богдан открыл глаза. — Ужель от кусочничества избавишь?

— Велю — съешь, что скажу. Не один ты, чай, на свете. Радим твое место займет, коли надо будет.

Другое дело, что не тоже тебя травить, ежели можно на неразумных животинах яд попытать. — Боярыня повернулась к Радиму: — Пробуй на псах шелудивых, их на двору во множестве бегает. Не подействует, так сюда возвращайся, дальше думать будем.

— Так и сделаю, матушка боярыня.

— Это все, что узнал?

— Пока да, матушка боярыня.

— Не густо, Радим. К утру надо, чтоб имя было. И не просто имя, а связанное с отравлением. Ежели не оправдаешь доверия, вместо Богдана при мне будешь. Его же пошлю потравителя искать.

— Сделаю, матушка боярыня. Все как велите сделаю, — Радим согнулся в глубоком поклоне.

— Не забудь алый камень в воду погрузить, — подал негромкий голос Богдан.

— Что? — одновременно спросили скоморох и боярыня.

— Подзабыл ты, Радим, как мы — скоморохи — друг другу удачи желаем…

— Ох, подзабыл… — медленно соображая ответил Радим. — Синего камня тебе!

— Аминь!

Настасья открыла дверь, и Радим быстро покинул палату. Хоть и не грозна сегодня была Параскева, но в ее отсутствие дышалось вольнее.



Глава 11



Вечерело. Радим наскоро перекусил пареной репкой и занялся говорящими камнями. В небольшую плошку скоморох налил колодезной водицы, снял с шеи ожерелье и опустил на дно. Алый камень побледнел, но не произнес ни слова. Неужели Радим неправильно понял Богдана? Или тот просто пошутил? Глупые, надо сказать, шуточки, когда речь идет о жизнях людей. Вот обидится Радим, бросит все, уйдет из Ладоги, кто тогда шутника спасать будет? Мысли сермяжные. Никуда он не уйдет, даже если решится на это. Кругом сторожа, и наверняка Грим отдал приказ никого из детинца не выпускать.

Внезапно послышались голоса. Один — низкий мужской, другой — совсем слабый женский. Радим быстро огляделся. Людская шумела прежними заботами, но рядом никто не разговаривал. Взгляд уперся в красный камень. Звуки шли из него.

Сначала разобрать слова было трудно. Речь напоминала невнятное бормотание. Потом звуки стали четче, появилась возможность оценить даже интонации.

— Моя лапушка! — ворковал мужской голос. — Это несчастье, что твой дядюшка умер. Он был моим лучшим другом. Однако теперь у нас стало одним препятствием к счастию меньше. Он бы никогда не одобрил нашей женитьбы.

— Не говори так, прошу! — Девушка плакала.

— Прости меня, прости! Я просто сгораю от любви к тебе. Хочешь, я все брошу, возьму добро и крепкую ладью, погружу на нее тебя и мы уедем за море?

— Нет! Это слишком великая жертва!

— Для тебя, моя лапушка, жизни не жалко. Эх, коли б не боярыня…

— Не ругай ее. Она — добрая.

— Она — добрая. Я ж — злой. Потому как страдаю. Любавушка, лапушка, подскажи, как быть!

— Все образуется. Надо потерпеть.

— Ох, мочи нет терпеть-то!

— Пойдем к гостям, мой господин. Негоже, ежели нас тут наедине увидят.

— Пойдем, моя лапушка.

Голоса затихли. Радим сидел слегка ошарашенный. Волшба сработала. Да еще как! В самую точку. Короткий разговор сказал ему больше, чем тщательный осмотр палат воеводы. Боярыня мешает счастью двух влюбленных. При этом так же мешавший дядюшка только что умер. Несомненно, речь шла о Параскеве и Яне Творимирыче.