Скопление Ширана   ::   Ливадный Андрей Львович

Печально известные «Одиночки», без сомнения, могли совершить коренной перелом в войне, но этого, к счастью, не случилось.

Шайгалов не знал, кому удалось обуздать кибернетическую истерию, чья воистину железная воля остановила тяжелую поступь планетарных серв-машин, электронный рассудок которых хранил в себе матрицы сознания давно погибших пилотов.

Такой подход к войне казался ему кощунственным. Он сам начинал пилотом «Фалангера» и потому не понаслышке знал, что такое полный нейросенсорный контакт с кибернетической системой, когда машина, снабженная нейромодулями, перенимает навыки человека, возводя бой из категории наборов повторяющихся элементарных действий в ранг сомнительного кровавого искусства.

Хуже всего, что системы боевых серв-машин продолжали «жить», после того как погибал пилот. В равной мере это можно отнести и к бортовым компьютерам большинства космических истребителей, орбитальных штурмовиков и некоторых боевых систем крупных космических кораблей.

Кибернетические личности, снабженные реальным боевым опытом людей, достаточно гибкие благодаря нейромодулям, безжалостные машины, в которых теплилась извращенная искра человеческого сознания, которое, прежде чем перекочевать на кибернетический носитель, захлебнулось кровавыми буднями войны, пережило собственную агонию. Что может породить такой синтез? Ничего, кроме смерти, ненависти и бессмысленной бойни ради достижения жестко запрограммированных целей. Случаи, когда рассудок человека, инсталлированный в матрицу «Одиночки», брал верх над кибернетической системой, подчиняя ее своей воле, можно было сосчитать по пальцам.

«Нет: нам не простят сожженных дотла планет, не примут никаких оправданий и пояснений».

Шайгалов был абсолютно прав в своих мыслях. Не все обитатели резервной базы космического флота понимали логику командира, но он продолжал удерживать ситуацию в жестких рамках, не позволяя анархическим помыслам распространяться дальше мелких нарушений субординации. Люди, роптавшие поначалу, постепенно начали свыкаться с мыслью о том, что их судьба теперь навек связана с негостеприимным Шираном, — вопреки строжайшему запрету военных лет, многие уже создали семьи, благо «заботами» Всемирного правительства персонал базы состоял в равной пропорции из мужчин и женщин — на войну призывали всех, кто достиг шестнадцатилетнего возраста, без скидок на пол или физические данные.

В душе Шайгалов уповал на то, что данные по Ширану все-таки уничтожены и планета, расположенная вдали от основных колоний Первого Рывка, на определенное время перешла в разряд «потерянных». Хорошо, если такой статус сохранится на протяжении ближайшего полувека. Тогда их детям, родившимся здесь, не придется отвечать за поступки родителей — к тому времени в обитаемых мирах сменятся поколения, жизнь постепенно войдет в мирное русло и память о жестокой войне станет не такой острой, кричащей, вопиющей о мести.

Ему как командиру, привыкшему отвечать за жизни вверенных людей, приходилось думать об этом, вольно или невольно. Он принимал решения и, когда нужно, действовал жестко, без компромиссов, хотя по факту капитуляции Альянса все подразделения резервной базы можно было считать расформированными.

«Вам повезло выжить в кровавой межпланетной бойне. Цените это», — так он говорил свои подчиненным, понимая, что в консервационных боксах полно техники начиная от серв-машин и заканчивая аэрокосмическими истребителями, имеющими собственный гипердрайв. Если кто-то решится покинуть планету и тем самым рассекретить дислокацию резервного подразделения, этому человеку придется как минимум перешагнуть через труп полковника Шайгалова.