Смилодон в России   ::   Разумовский Феликс

Зато было совершенно ясно, что здоровье пошло на поправку: зверски хотелось есть, а на месте раны прощупывался маленький выпуклый рубец. Ни тебе мерзкого озноба, ни выматывающей душу боли. Оц-тоц-перевертоц, бабушка здорова. То есть дедушка…

“Ай да Калиостро, ай да сукин сын”. Буров потянулся, сделал круг по комнате и принялся искать какую-нибудь свечу, но, увы, — под руку ему попались лишь волына, сумочка с припасами да податливое блюдо гонга. Ни намека на шандал или фонарь. Одежды, к слову сказать, не было тоже.

“Да будет свет, сказал монтер и жопу фосфором натер”. Буров перестал шарить в полутьме, коротко зевнул и приложился ручкой по отполированной бронзе. Хорошо приложился, так что сразу вспомнил старинную каторжанскую: вечерний звон, вечерний звон…

Может, совсем и не вечерний, но звон получился знатный, не удивительно, что послышались шаги, дверь без промедления открылась, и заявился давешний черный гомункул. Да не один — в компании с амбалистым индусом, если судить по роже — из секты душителей-тугов [27] . Тоже, как пить дать, гомункулом. Молодцы приволокли воду. Мыло, мел, полотенце, одежонку, а главное — массивный канделябр о восьми спермацетовых свечах. Затем индус с поклонами отчалил, а эфиоп принялся содействовать процессу умывания. Однако же процесс сей как-то не задался. “Что за черт?” Буров выругался про себя, выплюнул меловую массу и, на ходу вытирая губы, подошел поближе к свету. Ну да, так и есть, не обман зрения — руки у него были цветом как у арапа-гомункулуса. И все остальное — как руки. Кое-где иссиня-черное, лоснящееся, кое-где эбеновое, будто нагуталиненное. Сразу наводящее на мысли о трубочистах, дне свободы Африки и судилище Линча. Похоже, красный смилодон основательно сменил экстерьер.

— Так твою… — Буров в темпе вальса закончил умывание, вытерся полотенцем, начал одеваться. — И этак…

Еще один сюрприз — вместо добротного камзола, проверенных штанов и шикарных, на одну портянку ботфортов ему подсунули рубаху до колен, запорожские шаровары и тапки без задников “ни шагу назад”. Еще большое счастье, что не белые. Вот тебе и Калиостро, вот тебе и… Натуральный сукин сын. И шутки у него дурацкие. Ладно, сейчас кому-то здесь будет не до смеха.

— Отведи-ка ты меня к хозяину, братец, — требовательно улыбнулся Буров, посмотрел на свой кулак цвета воронова крыла, и в голосе его послышалось шипение кобры, королевской [28] . — Пожалуйста.

Эфиоп был хоть и гомункул, но совсем не дурак. Да и со слухом у него было все в порядке.

— О да, конечно, — пролепетал он по-русски, низко поклонился и без колебаний доставил Бурова к знакомому угловому кабинету. — У магистра алхимический час…

Хитро постучался в дверь, быстренько отпрянул в сторону и замер соляным столбом — мавр сделал свое дело, и дальше разбирайтесь сами.

— А, это вы, сударь. Отлично выглядите, — лязгнув, будто выстрелив, замком, молвил с порога Калиостро, сделал приглашающее движение и строго посмотрел на гомункула: — Ступай, Мельхиор, скажи, чтобы накрывали ужин. Бу-бу-бу-бу…

Если бы не кожаный, до пола, фартук, его можно было бы принять за сибарита: шелковый халат, подбитый мехом, вычурный платок на месте галстука, белый вязаный колпак, из-под которого курчавились волосы. Только ни о какой праздности не было и речи — алхимический процесс шел вовсю, по всему чувствовалось, что тонкое отделяется от плотного весьма нелегко [29] . На столе что-то булькало, скворчало, шипело, источало миазмы, разбрызгивало искры, полыхало огнем. Воздух был ощутимо плотен, густо пропитан дымом, парами влаги, зловонием серы, купороса и магнезии.