На Большом Каретном   ::   Незнанский Фридрих Евсеевич

Покосился на распахнутую дверцу сейфа и уже более уверенно произнес:

– Когда осознал, что натворил, то, видимо, сразу же хотел застрелиться. Однако ружье не пистолет, до спускового крючка не дотянешься, вот он и бросился к сейфу, в котором «макаров» лежал. Ну а потом... потом сел в кресло и...

– Короче, сам себя приговорил, – закончил его мысль Майков.

В просторной и вполне современной, в противовес старомодному кабинету, кухне, в чем сказывалась рука молодой жены Толчева, начальник отдела уголовного розыска допрашивал немолодого уже мужика в адидасовском спортивном костюме, соседа сверху, который и сообщил по ноль два о стрельбе под его квартирой. Увидев начальника МУРа, которого он знал в лицо, майор от земли [1] поднялся было ему навстречу, но Яковлев движением руки показал ему, чтобы тот продолжал допрос, и только попросил негромко:

– С самого начала, если можно.

Утвердительно кивнув, майор все-таки представил сначала свидетеля:

– Бешметов. Проживает на втором этаже этого дома и на данный момент является единственным человеком, который хоть что-то может рассказать о случившемся.

Кивком подтвердив сказанное майором, Бешметов, видимо уловивший в вошедшем крупное милицейское начальство, всем своим корпусом развернулся к Яковлеву и глубоким, хорошо поставленным голосом произнес:

– Совершенно верно, Бешметов Владлен Антонович. Живу как раз над этой квартирой. И насколько я догадываюсь, я единственный, кто сообщил о стрельбе в милицию, хотя не услышать первый выстрел было просто невозможно. Бабахнуло так, что на моей тумбочке склянки звякнули.

– Что за склянки? – не понял Яковлев.

– Лекарственные, – как о чем-то само собой разумеющемся, пояснил Бешметов. – Пузырьки да стакан с водой.

– Сердце?

– Оно самое. Уже года три, поди, как пошаливать стало, оттого и не спится порой ночами. Особенно под утро.

Сказал это и усмехнулся в усы:

– Оттого, видимо, и чуток стал, как старый филин. К каждому звуку прислушиваюсь. Так что слышал, как дверь в подъезде хлопнула, ну а потом уже...

И замолчал, видимо дожидаясь вопросов.

«Хлопнула наружная дверь в подъезде, ну а потом уже...»

Судя по тому, что в холле, прямо у порога, валялся объемистый замызганный рюкзак, рядом с ним теплая куртка, также брошенная на пол, а сам Толчев сидел в кресле в униформе защитного цвета, можно было догадаться, что он вернулся в неурочный час с охоты, и вот тут-то...

– Вы не могли бы уточнить, во сколько хлопнула дверь? – спросил Яковлев.

– Уточнить? – задумался Бешметов. – Уточнить. Ну-у с точностью до минуты, конечно, сказать не смогу, но как мне кажется, без четверти шесть или в шесть ровно. Я уже подремывать стал, а тут вдруг...

– Хорошо. А сколько времени прошло между хлопком двери и первым выстрелом?

– Ну-у, – замялся Бешметов, – я опять же таки точно сказать не могу, но, думаю, минут десять, не больше.

– И что, сразу выстрел?

– Нет, сначала женский крик. Впрочем, даже не крик, а страшный визг насмерть перепуганной женщины.

– И уже потом...

– Выстрел. И опять крик. Но уже мужской.

Яковлев утвердительно кивнул. Дуплет двенадцатого калибра поднимет на ноги даже мертвого, а тут всего лишь «склянки звякнули».

– И в этот момент вы стали звонить по ноль два?

– Да.

– А крики? Вы точно слышали, что это был мужской крик, а не женский?

– Без сомнения, – ответил Бешметов. – Женщины так не кричат, они... они визжат в подобных случаях.

Бешметов замолчал, почесал в затылке и как-то исподволь посмотрел на сидевшего по другую сторону стола мужика.

– Хотя, должен вам сказать, когда женщину подопрет и она с кем-нибудь ругается...

Яковлев покосился на майора, перевел взгляд на замолчавшего Бешметова. Свидетель, что называется, поплыл, и, чтобы его не сбить окончательно, надо было менять тему.