Создатель меча   ::   Робертсон Дженнифер

Трудно отказываться от давно вбитых в тебя привычек — несмотря на свою ненависть к этой вещи, я знал, что не могу бросить оружие. Я сходил за мечом и, почувствовав, как лед рукояти сменился теплом, убрал его обратно в ножны. Последнее время даже если мне и удавалось поспать, спал я плохо. Меня беспокоило, что могло случиться, если я все же столкнусь с гончими и мне придется использовать меч. После рассказов Дел и кайдинов Стаал-Уста о яватмах отбиваться кровным клинком мне совсем не хотелось.

Дел заявила напрямик, чтобы я наконец-то понял: «Если завтра ты уйдешь отсюда и убьешь белку, ты напоишь меч ее кровью и он получит привычки белки».

В тот момент эти слова рассмешили меня: клинок с сердцем белки? Но мой смех Дел не развеселил, потому что она не шутила. Тогда я ей не поверил. Теперь я часто вспоминал эту фразу.

В темноте, лежа под одеялом, я тоскливо посмотрел на меч.

— Я от тебя избавлюсь, — прямо сказал я ему, — как только достану другой клинок.

А про себя добавил: «И больше ничьей крови ты не выпьешь».

Человек может ненавидеть магию, но это не значит, что она не коснется его.

Жеребец приготовился встретить меня с присущей ему любезностью, когда я подошел к нему с седлом. Сначала он шарахнулся в сторону, почти выбравшись из-под седла, потом яростно замотал головой и хлестнул меня хвостом. Конский волос бьет сильно, как кнут. Он попал мне в глаз, по щекам немедленно потекли слезы, что дало мне повод применить целый ряд красочных эпитетов, касающихся жеребца, которые тут же пришли мне в голову. На гнедого это не произвело никакого впечатления. Он прижал уши и выкатил глаза, продолжая рыть ямы в земле. И по-прежнему угрожая мне хвостом.

— Скоро я его отрежу, — пообещал я. — А если и дальше так пойдет, я приложу меч не только к твоему хвосту… я воткну его тебе в живот.

Жеребец посмотрел на меня искоса, раздул ноздри и резко повернул голову. Уши прорезали воздух как клинки. Жеребец задрожал.

— Кобыла? — скривился я.

Но гнедой не издавал ни звука, не считая тяжелого дыхания. Жеребец, почувствовавший кобылу, обычно поет любовные песни так громко, что разбудит и мертвого. То же самое происходит при появлении других жеребцов, только звук тогда бывает вызывающим. Сейчас он молчал.

Я воспользовался тем, что гнедой отвлекся, быстро оседлал его, отвязал и сел в седло прежде чем он успел запротестовать. Его странное поведение беспокоило меня и я уже собирался вынуть меч, но передумал. Лучше было позволить жеребцу унести меня от опасности, чем положиться на чужое оружие. Жеребцу я, по крайней мере, мог доверять.

— Ладно, старина, поехали.

Жеребец упрямо стоял на месте, хотя весь дрожал. Я взял повод покороче, ударил гнедого по бокам и для убедительности даже щелкнул языком, но с места мы не сдвинулись.

Я задумался. Беспокоился гнедой не из-за животных, которых я окрестил гончими. Их приближение выдавал особый запах, я не чувствовал его с тех пор, как покинул Стаал-Уста. Значит было что-то другое, и оно находилось совсем близко, вот только что это, понять я не мог. Я не Говорящий с лошадьми, но о лошадиных привычках кое-что знаю и легко отличу, присутствие человека или животного нервирует лошадь. Может волки? Один когда-то пытался пообедать гнедым, но тогда реакция была другой.

— Ну давай, — попросил я, сжимая бока жеребца.

Он дернулся, фыркнул, шарахнулся и наконец-то сорвался с места. Я настойчиво повернул его на восток. Он легко пронесся по открытому пространству и кинулся в редкие деревья, расплескивая лужи и мокрый снег. Он дышал как кузнечные мехи, широко раздувая ноздри.

Гнедой подчинился, но удовольствия я от этого не испытывал. Жеребец мчался скачками, ни с того, ни с сего шарахаясь от веток и теней.