Споём, станцуем   ::   Варли Джон

— Теперь, по крайней мере, мы звучим гармонично, — прошептала Литавра, а симбиотик-синаптикон улавливал нервные импульсы в ее рту, ушах и языке, порожденные этими словами, и смешивал их с импульсами, возникавшими в ушах Барнума. Результатом был затухающий ряд арпеджио, строившийся вокруг каждого слова, эхо от которых долго звучало вокруг. Она засмеялась, услышав эти звуки; они были музыкой, хотя и лишенной украшений.

Музыка не прекращалась. Она все еще жила в пространстве вокруг них, собираясь в темные лужицы у их ног, и пульсируя на фоне их тяжелого дыхания исчезающим алегретто.

— Темнеет, — прошептала она, не решаясь громкими звуками бросить вызов мощи музыки. Когда Барнум поднял глаза, чтобы оглянуться вокруг, он увидел, как ее слова сплетаются в ткань вокруг его головы. Когда ее сердце уловило очертания темного на темном, темп чуть-чуть ускорился.

— Звуки обретают форму, — сказал Барнум. — Не бойся их. Это есть у тебя в мыслях.

— Я не уверена, что хочу так глубоко заглядывать в свои мысли.

Когда началась вторая часть, над их головами начали появляться звезды. Литавра лежала навзничь на поверхности, которая начала проседать под ней, наподобие песка или какой-то плотной жидкости. Она позволила ей облечь себе лопатки, а Барнум тем временем своими руками извлекал музыку из ее тела. Он обнаружил пригоршни чистых, колокольных тонов, которые не были обременены тембром и отзвуками, а существовали сами по себе. Коснувшись ее губами, он втянул в себя полный рот аккордов, и выдувал их один за другим, так что они, как пчелы, роились вокруг его бессмысленных слов, все время изменяя гармонии его голоса.

Она вытянула руки за головой и открыла рот, хватая руками песок, который был для нее на ощупь таким же настоящим, как и ее собственное тело. Вот здесь и была та сексуальность, которой искал Барнум. Она была бесстыдна и чувственна, как богиня индуистского пантеона, ее тело кричало, как кларнет диксиленда, и звуки достигали раскачивающихся над ними стволов деревьев и при столкновении друг с другом хлопали, как тряпки. Она, смеясь, подняла руки к лицу и следила за тем, как между кончиками пальцев проскакивают белые и голубые искры. Искры скакали к Барнуму, и там, где они попадали на него, появлялось сияние.

Вселенная, в которую они попали, была на редкость дружественной. Искры с рук Литавры прыгали в темное, облачное небо, и возвращались оттуда стрелами молний. Те были пугающи, но не страшны. Литавра знала, что они — создания разума Бейли. Но ей они нравились. Когда над ней образовались смерчи, и, извиваясь, заплясали вокруг ее головы, ей понравилось и это.

Надвигающаяся буря усилилась, в безупречном согласии с нарастанием темпа их музыки. Постепенно Литавра перестала следить за происходящим. Огонь в ее теле превратился в безумие: рояль, катящийся с холма или арфа, используемая вместо гимнастической сетки. Была там и пьяная развязность тромбона, играющего на дне колодца. Она провела языком по его щеке — это был звук капелек масла, падающих на малый барабан. Барнум искал вход в концертный зал, издавая звук сталкивающихся клавесинов.

Затем кто-то выдернул вилку магнитофона и лента, постепенно замедляясь, продолжала прокручиваться в их головах, пока они отдыхали. Музыка что-то настойчиво бормотала им, напоминая, что это лишь краткий перерыв, что ими командуют силы, им неподвластные. Они примирились с этим. Литавра присела на колени Барнуму, лицом к нему, и позволила ему укачивать себя на руках.

— Отчего пауза? — спросила она, и была восхищена тем, что слова исходили из ее рта в виде букв, а не звуков. Она трогала маленькие буквы, порхавшие вниз.

— О ней попросил Бейли, — ответил Барнум, тоже письменно. — Его цепи перегружаются. — Эти слова дважды обогнули его голову и исчезли.

— А зачем эти надписи в воздухе?

— Чтобы снова не осквернять музыку словами.