Свободное Радио Альбемута   ::   Дик Филип Кайндред

В конце концов, почему бы писателю не пожить там, где ему вздумается? Разве он привязан к одному месту?

— Думаешь, твое присутствие ему поможет? — чуть улыбнулась Рэйчел.

— Ну что-то вроде этого, — ответил я.



Глава 8



Они оба очевидно смирились с тем, что в Николаса вторглось нечто; в их поведении сквозила покорность.

Мне же все происходящее казалось неестественным, кошмарным, чем-то таким, от чего надо отбиваться любыми доступными способами. Поглощение человеческой личности этим…, ну, в общем, тем, что поглощало — чудовищно!

При условии, что теории Николаcа верны; на самом-то деле он скорее всего заблуждается. И все равно, я хотел быть рядом. Многие годы Николаc был моим лучшим другом и все еще оставался им, хотя нас разделяли шесть сотен миль. Кроме того, мне тоже стала нравиться Пласенсия.

— Красивый жест, — сказала Рэйчел. — Не покинуть друга в трудное время…

— Это больше, чем жест, — возразил я.

— Пока ты еще окончательно не переехал, хочу вам обоим кое-что рассказать. Я сама только вчера узнала, совершенно случайно. Еду я по какой-то маленькой улочке, просто так еду, наобум — хочу, чтобы Джонни успокоился и заснул — и вдруг вижу зеленый дощатый домик с мемориальной доской: «Здесь родился Феррис Ф. Фримонт». Представляете?!

— Ну сейчас его здесь нет, — резонно указал Николас. — Он в Вашингтоне, в трех тысячах миль отсюда.

— Но каков гротеск! — воскликнула Рэйчел. — Жить в городе, где родился тиран! Родился в таком же, как он сам, жалком маленьком домике отвратительного цвета…

Я из машины, конечно, не вылезла, не хотела и близко подходить, но видно было, что дом открыт и там ходят люди. Вроде как в музее: вот его учебники, а вот постелька, где он спал…

Николаc повернулся и посмотрел на жену странным внимательным взглядом.

— И никто вам об этом не говорил? — спросил я.

— Похоже, здесь об этом говорить не хотят, — ответила Рэйчел. — Я имею в виду местных жителей. Похоже, они предпочли бы держать это в тайне. Думаю, Фримонт платит из собственного кармана, чтобы из его дома сделали музей.

— Знаешь, а я бы туда сходил, — промолвил я.

— Фримонт, — с задумчивым видом произнес Николас. — Величайший лжец в истории мира. Наверное, он родился совсем не там. Просто специалисты по общественным связям выбрали это место как наиболее подходящее его имиджу… Любопытно. Рэйчел, давай съездим прямо сейчас. Посмотрим.

Рэйчел сделала левый поворот, и некоторое время мы ехали по узким немощеным аллеям, с двух сторон засаженным деревьями.

— Улица называется Санта-Фе, — произнесла Рэйчел. — Помню, я заметила название и еще подумала: хорошо бы вытурить Фримонта из города прямо на паровозе! — Она подъехала к обочине и остановилась. — Вот, справа.

В полумраке смутно виднелись очертания домов. Воздух был теплым. Где-то громко работал телевизор, слышалась испанская музыка. Поблизости лаяла собака.

Мы с Николасом вылезли из машины и медленно побрели по улице; Рэйчел осталась за рулем, баюкая спящего ребенка.

— Ну глядеть тут особенно не на что, и ночью туда не попадешь, — заметил я.

— Я хотел посмотреть, то ли это место, что являлось мне в видениях, — сказал Николаc.

Мы бесцельно шли по тротуару; из трещин в асфальте росла трава. Николаc споткнулся, ушиб ногу и сдавленно выругался. На углу мой друг замедлил шаг, нагнулся и прочитал отпечатанное на асфальте слово — видимо, аккуратно вписанное, когда асфальт был горячим, при укладке.

АРАМПРОВ

— Это, должно быть, первоначальное название улицы, — сказал Николаc. — Потом его изменили. Вот откуда Фримонт взял название своей тайной группы заговорщиков — из собственного детства. Сейчас он и не помнит-то ничего. Но когда-то здесь играл.

Нарисованная картина — шаловливо играющий Феррис Фримонт (вообще дико себе представить: Феррис Фримонт — беззаботный мальчуган!) — была слишком абсурдной.