Тайны господина Синтеза   ::   Буссенар Луи Анри

Пройдя две комнаты, расположенные анфиладой [43] , они вступили в роскошно обставленную гостиную, наскоро переделанную в кабинет. Индус тотчас же вернулся обратно на свой пост. И тут префект заметил неподвижно сидящего на тростниковом [44] с очень длинными ножками стуле высокого старика со спокойным, слегка задумчивым взглядом, который одновременно и очаровывал, и странным образом будоражил.

Старик чуть приподнялся, наклоном головы ответил на церемонное приветствие гостя, приветливым жестом пригласил его садиться и. снова неподвижно застыл. В ответ на это молчание, очень похожее на вопрос, префект полиции счел уместным начать с извинений за свой сугубо официальный визит и повторить то, что обычно говорят люди, явившиеся без приглашения и тем самым нарушившие светские приличия. Рассыпаясь мелким бесом, как адвокат, для которого словоблудие стало уже не просто привычкой, а внутренней потребностью, префект исподтишка разглядывал загадочную персону, столь живо интересующую его последнее время.

Сидящий перед ним человек не только полностью соответствовал созданному воображением префекта образу, но даже в чем-то превосходил его. По-настоящему выразительное лицо старика напоминало посмертную маску великого Дарвина [45] , в последнее время часто мелькавшую на страницах иллюстрированных журналов, — тот же огромный лоб мечтателя, монументальный свод, если можно так выразиться, удваивающий мыслительную мощь черепной коробки; черные глубоко посаженные глаза, прикрытые широкими полуопущенными, но едва тронутыми увяданием веками, напоминали шары из вороненой стали [46] , блеск которых не пригасили ни длительные бессонницы, ни неусыпные труды, ни прожитые лета.

Безукоризненная по форме, правда, несколько двусмысленная вступительная речь префекта полиции вызвала на губах господина Синтеза легкую улыбку, что позволило пришельцу с удивлением убедиться, — рот старика, как и рот Виктора Гюго [47] , полон ровных, совершенно целых зубов, ни один из которых не был обязан протезисту своим появлением на свет.

Такая по-юношески здоровая челюсть должна была бы служить для господина Синтеза, как служила в свое время нашему бессмертному поэту, предметом тщеславия и поводом для кокетства. Кокетства, кстати говоря, вполне оправданного, ибо в пожилых людях нет ничего более привлекательного, нежели органы, сохранившиеся вопреки времени и позволяющие нам при виде восьмидесятилетнего старца не думать о разрушении.

Однако улыбка господина Синтеза тут же погасла. Он погладил — казалось, ему свойственно это движение — заостренную бородку, обнаружив очень маленькую, смуглую, волосатую руку с узловатыми, необычайно тонкими пальцами, и наконец медленно промолвил глубоким, но звучным, приятного тембра голосом без малейшего иностранного акцента:

— Ваш визит ничуть не оскорбителен для меня, его также трудно назвать и обременительным. А вот если бы вы прислали ко мне кого-нибудь из своих подчиненных и если бы тот переусердствовал или оказался недотепой, я вынужден был бы выдворить его вон с помощью моих индусов Апаво и Вирамы.

— Вашим телохранителям цены нет…

— Они неподкупны и преграждают путь парижскому нескромному любопытству. Я живу, как вам уже известно, очень замкнуто, поскольку главнейший и единственный смысл моего существования — работа, требующая полного уединения.

Неудивительно, что, с одной стороны, затворничество, к которому я стремлюсь и которого всей душой желаю, а с другой стороны, осуществляемые в данное время приготовления к экспедиции создали мне репутацию оригинала [48] . Это никоим образом не стану перед вами отрицать.

«А-а, вот и добрались до дела!» — подумал префект, обрадованный благоприятным оборотом разговора.