Там, где лес не растет   ::   Семенова Мария Васильевна

Коренга призадумался, как заговорить с ним, чтобы сразу расположить к себе и не задеть его гордость.

– Скажи, добрый корабельщик, – наконец проговорил он по-аррантски, – с кем бы мне переговорить о поездке на этом поистине славном корабле, если только не врут люди и он вправду направляется в Фойрег?

Языку заморского народа его учил соплеменник – бывалый купец, постигший немало иноземных наречий. Этот человек утверждал, будто получалось У Коренги неплохо, однако с урождённым аррантом до нынешнего дня беседовать молодому венну не приходилось. Проезжая улицами Галирада, он видел аррантов, слышал их молвь и с радостным изумлением убеждался, что, оказывается, впрямь кое-что понимает. Схожее изумление испытывает малое дитятко, когда впервые без помощи взрослых пожарит яичницу и обнаружит, что состряпанное съедобно: «Как настоящая!..»

– Обожди здесь, господин мой, я хозяина поищу, – поклонился раб, и Коренга возликовал, начиная верить в удачу. Зря ли говорила ему мать, когда собирала в дорогу: «Помни, сынок, люди не так глупы и жестоки, как нам иногда кажется. Всюду найдутся готовые помочь тому, в ком видят слабейшего. Хотя бы оттого, что тем самым подтверждается их собственная сила и удаль…»

Неожиданное происшествие, случившееся у края торговых рядов, отвлекло их обоих. Аррантский невольник стоял в ту сторону лицом, и ему достаточно было просто вскинуть глаза. Коренга, заключённый в скорлупу своей тележки, обернулся медленнее. Но и он успел заметить тень человека в серых лохмотьях, невероятно быстро удиравшего за угол большого лабаза. Туда, где начиналась путаница кривых, захламлённых и вонючих проулков, – изнанка изобилия, присущая всякому обширному рынку, тем более прибрежному. Спасительные дебри для разного рода ворья, коему, как известно, где ещё обретаться, если не около торга.

За воришкой тяжело бежал дородный, хорошо одетый сольвенн. Одну руку он простирал вперёд, то ли указывая, то ли грозя кулаком, другой неизвестно зачем придерживал пустое место на поясе, оставшееся от срезанного кошеля.

– Держи вора!..

Что было в том кошеле? Выручка от продажи выставленного на прилавок? Серебро из семейного сундука, взятое порадовать домашних долгожданной покупкой? Дорогое колечко, приобретённое для дочери или жены?.. По мнению Коренги – да, кажется, и большинства окружающих, – сольвенну можно было лишь посочувствовать. Не такому, как он, ловить легконогого и юркого беглеца. Народ, охотно повторявший клич обворованного, в погоню торопился не слишком. А городской стражи, как почему-то всегда в таких случаях происходит, поблизости не наблюдалось. Молодой венн даже заметил кое у кого на лицах улыбки. Так улыбаются люди при виде чужой и очень обидной оплошности, радостно сознавая, что сами-то не совершили подобного… на этот раз. Коренга и сам близок был к подобной улыбке, ведь его деньги, заботливо собранные роднёй, покоились в надёжнейшем месте, никаким ворам не доступном. Похоже, однако, такая самоуверенность оказалась греховной. Ибо чем ещё объяснить, что сольвенн, запыхавшись, остановился и, озираясь кругом, обратил гневливый взор не на кого иного – именно на него.

– Ты!.. – заорал он, наконец-то оторвав левую руку от пояса. – Спускай живо собаку!.. Спускай, тебе говорят!..

И, поскольку Коренга не сделал никакого движения, лишившийся кошеля подскочил прямо к нему и попытался выхватить поводок. Он, может быть, думал, что выдернуть плетёный ремень из ладони калеки – дело нехитрое, однако ошибся. Пальцы у Коренги были весьма крепкие, и он их не разжал. Да и кобель тотчас возмутился самоуправством. Обернулся и хлопнул по чужой руке челюстями. Не во всю силу, не так, как сделал бы в ярости, отстаивая хозяина, – просто чтоб отвязался… Но надобно знать, что за пасть у веннского волкодава.