Темный замысел   ::   Фармер Филип Хосе

Этики сумели сделать эластичными сосуды претендентов на вечную жизнь, но перебороть атеросклероз души им не удалось. Ее омоложение не коснулось.

Он снова соскользнул в беспамятство – к новому сну и новому допросу. Но теперь память прокручивала то давнее, самое первое видение, посетившее его за миг до Трубного Гласа. Он как бы со стороны наблюдал за собой, являясь одновременно и зрителем, и актером.

Бартон – участник пьесы лежал на траве, беспомощный, как ребенок, а над ним возвышался Бог. На этот раз Он не подавлял ростом; борода у него отсутствовала, а одежда ничем не напоминала костюм английского джентльмена времен королевы Виктории. Его единственным одеянием было голубое полотнище, обернутое вокруг чресел. В отличие от прошлого явления, Бог выглядел невысоким юношей с мускулистым и крепким телом. На груди курчавились рыжие завитки.

В первый момент Бартону казалось, что он видит свое отражение: те же густые волосы, то же лицо семитского типа с черными, глубоко посаженными глазами, высокими скулами, полными губами и упрямым, слегка раздвоенным подбородком. Отсутствовали только длинные шрамы, следы сомалийского дротика, пронзившего челюсть Бартона при схватке в пустыне.

Он присмотрелся. Да, лицо выглядело знакомым, однако оно не было лицом Ричарда Френсиса Бартона.

Бог держал в руке железный посох и, как в прежнем сне, тыкал концом в ребра Бартона.

– Ты опоздал, опоздал с выплатой своего долга! Ты понял?

– Какого долга? – спросил человек, лежавший в траве.

Бартон-зритель внезапно обнаружил клубящийся туман, который окутывал тех двоих. Нависшая серая кулиса вздымалась и опускалась, словно грудь неведомого тяжело дышащего зверя.

– Ты обязан мне плотью, – произнес Бог, вновь вонзая свой посох в распростертое тело. Но Бартон-наблюдатель тоже ощутил резкую боль в боку.

– Ты обязан мне плотью, – повторил Бог, – и душой, что, впрочем, одно и то же.

Лежащий Бартон попытался встать на ноги. Задыхаясь, он произнес:

– Никто не посмеет безнаказанно бить меня по ребрам!

В стороне раздался чей-то смешок, и Бартон, наблюдавший за этой сценой, заметил в клубах дыма темную высокую фигуру.

– Платите, сэр, – настаивал Бог. – В противном случае, я буду вынужден лишить вас права пользования.

– Проклятый долг! – выругался лежащий Бартон. – Похоже, мне грозит что-то вроде второго Дамаска!

– Да, это – путь в Дамаск. Возможно, он еще предстоит тебе.

Темная фигура вновь разразилась странным хихиканьем. Туман заполонил все вокруг. Поймав свой последний всхлип, Бартон проснулся весь в поту.

Алиса повернулась к нему и сквозь сон пробормотала:

– Тебе приснилось что-то страшное, Дик?

– Нет, все в порядке. Спи, спи.

– У тебя же не было кошмаров последнее время?

– Не больше, чем на Земле.

– Тебе хочется поговорить?

– Я и разговариваю. Во сне.

– С самим собой?

– А кто знает меня лучше, чем я сам? – он рассмеялся.

– И кто может лучше себя обмануть? – с легкой иронией шепнула она.

Бартон не ответил. Через несколько секунд Алиса уже дышала ровно и спокойно, но разговор мог сохраниться в ее памяти. Ему не хотелось начинать утром очередную ссору.

Он любил спорить, это давало необходимую разрядку. Но их споры стали постоянными, и эта вечная борьба все больше раздражала его.

На крохотном судне слышно каждое громко сказанное слово, и их перепалки было трудно не заметить. Алиса очень изменилась за проведенные с ним годы, но сохранила отвращение благовоспитанной леди к стирке грязного белья на людях. Зная это, он нередко заканчивал спор окриком, со странным торжеством наблюдая, как она замыкается, уходит в себя. Правда, оскорбив ее, он потом стыдился своих побед.

Весь этот клубок вызывал у Бартона еще большее раздражение.

Палуба поскрипывала под шагами Фригейта. Бартон решил сменить его пораньше; заснуть он все равно не мог.