Тень в мансарде   ::   Лавкрафт Говард Филлипс

Я не делал секрета из своих планов относительно этого неожиданного наследства. Аркхэм к тому времени заметно разросся, и городская черта, некогда удаленная от дедовского дома, ныне подошла к нему почти вплотную, так что в желающих приобрести эту землю недостатка не было. Я не питал особой любви к Аркхэму, хотя он и представлял для меня определенный интерес благодаря своей старинной архитектуре, в которой, казалось, оживали новоанглийские легенды двухвековой давности. В любом случае, перебираться сюда надолго я не собирался. Но прежде, чем продать усадьбу старого Гаррисона, я должен был, согласно условиям завещания, провести в ней три летних месяца.

И вот в июне 1928 года я — невзирая на протесты и просьбы своей матери, уверявшей, что над Урией Гаррисоном и всей его собственностью тяготеет какое-то ужасное проклятье — переселился в старый дом на Эйлсбери-Стрит. Мне не потребовалось много времени для обустройства — по приезде из Братлборо я застал в доме чистоту и порядок. Очевидно, старой экономке в свое время были даны соответствующие указания.

Разъяснения на этот счет я надеялся получить у мистера Сэлтонстолла, поверенного в делах моего двоюродного деда, к которому я направился, дабы изучить все подробности завещания. Однако престарелый адвокат, по сей день сохранивший приверженность к высоким воротничкам и строгим черным костюмам, отговорился полным неведением.

— Я никогда не бывал внутри дома, мистер Дункан, — сказал он. — Если ваш дед распорядился содержать дом в порядке, он должен был передать кому-то второй ключ. У меня имелся только один — тот самый, что я переслал вам. О существовании других ключей от дома мне ничего не известно.

Что касалось последней воли Урии Гаррисона, то здесь все было предельно ясно. Я должен был провести в доме три месяца — июнь, июль и август — либо девяносто дней с момента моего приезда, если дела задержат меня в Братлборо после первого июня. Никаких иных условий, ограничивающих мою свободу действий, в завещании указано не было — в том числе и запрета на посещение таинственной мансарды.

— Первое время у вас, возможно, будут нелады с соседями, — предупредил меня мистер Сэлтонстолл. — Ваш двоюродный дед был человеком странным и малоприятным в общении. Он не позволял никому появляться вблизи дома, соседи же, в свою очередь, порвали с ним знакомство — в последние годы он практически не выходил за пределы усадьбы, если не считать регулярных прогулок на старое кладбище. Злые языки поговаривали, что он предпочитает компанию мертвецов обществу живых людей.

— А как он выглядел в последнее время? — спросил я.

— Вы же знаете, это был очень крепкий, энергичный старик, — сказал адвокат, — но, как это часто бывает, однажды заболев, он очень быстро сдал и умер неделю спустя. «Умер от старости», как заявил местный доктор, не найдя иного определения для диагноза.

— А его рассудок?

Сэлтонстолл натянуто улыбнулся.

— Ну, мистер Дункан, коль уж речь зашла о его рассудке, вам должно быть известно, что у людей имелись на сей счет серьезные сомнения. Взять хотя бы его интерес к ведьмам, колдовству и прочей демонической дребедени. На одно только исследование Салемского процесса он истратил целую кучу денег. Впрочем, вы и сами убедитесь, когда заглянете в его библиотеку — она забита книгами подобного сорта. А в остальном, если не брать во внимание эти его причуды, он был достаточно разумным, я бы даже сказал, расчетливым человеком.

Судя по этому описанию, Урия Гаррисон нисколько не изменился с того времени, когда я видел его последний раз, еще в далеком детстве. Не изменился и дом.