Бамбуковый дракон   ::   Мерфи Уоррен

Хоппер знал повадки змей, пауков и скорпионов, научился купаться в облегающих трико, чтобы мерзкие паразиты и крохотные рыбки с острыми как бритва плавниками не смогли забраться в прямую кишку или мочеиспускательный канал. Доводилось ему бывать и в пустынях, поверхность которых напоминала старую лопнувшую кожу, — там, где температура в тени (если, конечно, можно было найти тень) достигала пятидесяти градусов и даже хищным мухам доставало ума прятаться до заката солнца. Знавал Хоппер и арктическую тундру, ему доводилось обедать бифштексами из жареного на ворвани мороженого мяса мамонта и наблюдать за тем, как струйка собственной мочи замерзает в воздухе золотистой дугой.

И тем не менее Хоппер всегда выполнял задание.

Что же случилось на сей раз? В чем причина его неприязни к этому месту?

Хоппер сомневался, что дело было в местном климате, напоминавшем погоду в Индонезии в разгар лета — жаркую, влажную, высасывающую соки из всякого, кто был достаточно глуп, чтобы работать в дневные часы. Однако на этот случай человек мог запастись солью и особыми напитками, возвращавшими в кровь утраченные электролиты. Уловок и хитростей было немало — Хоппер лично изобрел многие из них.

Может быть, тучи надоедливых насекомых? Вряд ли. Да, в здешних джунглях обитали москиты невиданных размеров и злобности, а также мухи, укусы которых напоминали подкожную инъекцию и которые всегда нападали сзади. Но Хоппер был привит от целого букета хворей, от малярии до болотной лихорадки, и вооружен специальным репеллентом, производимым для армейских нужд. За сутки на его долю приходилось от двадцати пяти до тридцати укусов, и с этим можно было мириться.

Что же ему мешало?

Одиннадцать недель раздумий привели Хоппера к выводу, что виновником его страданий явилось место как таковое — совокупность климата и рельефа, ползучих растений и коварных животных — все это вместе поставило его на грань нервного срыва. Сколь бы нелепой и смехотворной ни казалась такая мысль, это было именно так. Место, в котором находился сейчас Хоппер, источало миазмы злобы, вторгавшиеся в плоть и кровь и проникавшие в человеческий мозг.

А может быть, Хоппер попросту сходил с ума.

Одиннадцать недель.

Предполагалось, что работа займет едва ли половину этого срока, но кто-то наверху, по-видимому, недооценил джунгли и рассчитал длительность маршрута, основываясь на туристических путеводителях и картах, уменьшавших страну до размеров почтовой открытки, превращавших могучие реки в сеть тоненьких ручейков, а всепожирающие джунгли — в зеленую кляксу, которую можно было накрыть ладонью. «Планировщики», как они любили себя называть там, в Штатах, не имели ни малейшего понятия о том, что такое перейти вброд реку, кишащую крокодилами, или пробраться по многомильному зловонному болоту по шею в стоячей воде, чувствуя под промокшей одеждой извивающихся пиявок.

Единственным утешением Хопперу была щедрая плата за перенесенные невзгоды — половина авансом, половина после возвращения плюс солидные премиальные в случае успеха. Среди коллег Хоппера, и, в частности, в Лос-Анджелесе, где у него было нечто вроде дома, ходили слухи, что там, где не нашел Хоппер, не найдет никто. Может, это и было преувеличением, но блестящая репутация еще никому не мешала.

Но могла привести к гибели, если ты не следил за каждым своим шагом.

Тогда, в марте, во время короткого совещания, на котором Хопперу предложили очередное задание, оно представлялось вполне выполнимым. Не слишком простым — надеяться на это было бы глупо, — но выполнимым.