В тот необычный день (сборник)   ::   Шайхов Ходжиакбар

С детства слышали они то отрывки из дастана, исполнявшиеся певцами, то стихи, то былины о храбром Алпамыше, а так как ни одна свадьба, ни один той не обходится без песни, то, впитанная чуть ли не с молоком матери, героическая эта сага Востока быстро захватила в плен слушателей. Все постепенно замерло вокруг: и сидящие на ковре белобородые старцы, и остальные члены жюри, и джигиты, мускулистые и крепкие, подставляющие из широко распахнутых рубах смуглые тела навстречу первым горячим лучам. Казалось, даже лошади, на чьих мордах еще не высохла пена и чьи бока не успокоились после сумасшедшего бега, и те готовы слушать песню, так присмирели они возле притихших своих владельцев…

Голос Кадыр-бахши набирал силу, протяжные, звучные аккорды вторили ему. Чудо-домбра то рокотала, наливаясь гневом, то стонала, передавая тончайшие переливы настроения, повествуя о страшной битве между узбекским и калмыцким богатырями:

Силы не жалеет Алпамыш своей,

Кокальдаш в борьбе становится все злей,

Но ни Алпамыш не победил пока,

Ни калмык его не одолел пока.

Гнут хребты друг другу или мнут бока

Хватка у того и этого крепка!

Он калмыка жмет — калмык едва стоит,

Он калмыка гнет — хребет его трещит;

От земли его он отрывает вдруг,

В небо высоко его швыряет вдруг!

Видя это чудо, весь народ шумит,

Головы закинув, в небеса глядит,

Как батыр огромный с неба вниз летит… [2]

Космонавты, расположившись сзади зрителей, внимательно слушали дастан и следили за поведением и настроением зрителей. Эмоциональный фон, сопровождающий информацию о подвигах, заинтересовал их в особенности. Еще более странным было для них созвучие между Кадыр-бахши и сидящими вокруг него людьми, как будто все они дышали и думали в унисон.

Отчего плачет вон тот худой старик в тюбетейке и темном халате, утирая щеки концами широкого пояса? А джигит на коне нахмурился, словно он вместе с Алпамышем сидит сейчас в темнице и стонет о родной земле, оставленной вдалеке?

Приборы бесстрастно записывали происходящее, чуть слышно потрескивали вокруг скафандров электрические разряды. Несмотря на то, что гости стояли, почти не скрываясь, на них не обращали внимания. Возможно, чей-нибудь взгляд падал на стоящие вдалеке странные фигуры, но белоснежные наросты над полосатыми скафандрами сливались в восприятии с чалмой, которую надевают старики. Сходство дополняли и сами скафандры, и пояса, да и расстояние скрадывало огромный рост пришельцев. Так что рассеянный взгляд, скользнув по ним, возвращался, как к магниту, к Кадыр-бахши, забывая о фигурах, забравшихся так далеко в горы. Солнце ослепительно сияло вокруг, и люди жмурились, сидя в этом потоке света и тепла, слушая могучий голос народного певца и его волшебной домбры, забыв обо всем на свете…

* * *



Наконец они встретились: младший космонавт, молча вставший на пути спешащего к высоте Санджара, и мальчик, занятый одной мыслью познакомиться с таинственными пришельцами. Когда Санджар поднял голову, он отпрянул назад, но вскоре, хорошенько рассмотрев гостя, почувствовал безошибочным детским инстинктом, что опасаться нечего, и первым обратился к нему с приветствием:

— Здравствуй!

Белый цвет на «чалме», как про себя окрестил Санджар шлемообразную верхушку, сменился нежно-голубым, и, осторожно нажав на кнопку пояса, космонавт ответил тоже:

— Здравствуй!

— Ты понимаешь по-нашему? — обрадовался Санджар. — Вот хорошо! Значит, будем дружить, да?

«Чалма» завибрировала, меняя оттенки, затем голос, идущий из аппарата, расположенного на поясе, медленно ответил:

— Хорошо!

— Дедушка мне самокат купил. Самый лучший! На нем даже звонок есть. Пойдем, покажу! — заторопился Санджар, озабоченный тем, что бы такое показать своему новому другу.