Банда 8   ::   Пронин Виктор

У нас с тобой всегда было все в порядке. Разве нет?

— Было, — опять кивнул Пафнутьев. — Думаешь, стоит взяться?

— А почему бы и нет? — весело спросил прокурор. — Почему бы и нет, Паша?! Я ведь всех наших перебрал, пока тебя пригласил.

— Значит, выбор пал на меня?

— Да, Паша! Да!

— Почему?

— Знаешь, ответ очень простой... Они все робкие.

— А я?

— А тебе по фигу. Ты помнишь, какой первый вопрос задал сейчас вот, за этим столом?

— Конечно, нет.

— Ты спросил — не президент ли будет твоим клиентом. Когда я услышал эти твои слова, у меня отпали все сомнения.

— Надо же, — пробормотал Пафнутьев, поднимаясь. — Я возьму этот снимок?

— Конечно! Он твой.

— Снимок?

— И снимок, и этот тип. Его зовут Лубовский Юрий Яковлевич.

— Да уж знаю, личность известная, популярная, можно сказать, знаменитая. Страна знает своих героев.

— Когда я предупреждал тебя насчет газет, я имел в виду и радио, и телевидение, и народную молву.

— Понял. Когда?

— В понедельник утром на проходной в Генеральной прокуратуре тебя будет ждать пропуск. Не знаю, примет ли тебя Генеральный, но кто-то из высоких чинов, естественно, захочет с тобой побеседовать. Получишь справку, материал собран большой, подробный...

— Но недостаточный?

— Да, все, что собрано... Пустовато. Юрий Яковлевич... Очень осторожный человек. Практически он не оставляет следов.

— Так не бывает. Если он не оставляет следов, значит, их нужно искать в другом месте.

— Я рад, Паша, что у тебя уже есть план действий.

— Ха! — сказал Пафнутьев и, положив фотографию в свою папочку, медленно, будто все еще хотел о чем-то спросить, вышел из кабинета.

* * *



Странные какие-то посиделки получились у Пафнутьева в этот прощальный вечер. Вроде и не произошло ничего печального, озадачивающего, но все чувствовали — с другом происходит нечто важное, непредсказуемое. Шаланда сидел, уставившись в телевизор и подперев кулаками щеки. Худолей нашел в шкафу Халандовского альбом с изображением скифских сокровищ и листал его медленно и безразлично. Причудливые золотые вещицы, изображавшие оленей, нисколько его не трогали, похоже, он их даже не видел.

А сам Халандовский... Нет, не носился он, как обычно, между кухней и комнатой, не кричал, не топал ногами радостно и жизнеутверждающе — передвигался размеренно, даже раздумчиво, что для него было уж совсем необычно. Мясо? Да, было пышущее мясо из духовки, мясо, от которого распространялся совершенно непереносимый дух специй. И водка была, заиндевевшая большая бутылка прямо из морозилки, и громадная жаркая ладонь Халандовского, как обычно, отпечаталась на ней во всех подробностях, со всеми линиями сердца, ума, любви, с бугорками Венеры и Юпитера, с возрастными пометками и настораживающими пересечениями линий...

Но и мясо, и эту бутылку он расставлял на столе с какой-то обреченностью. Руки его были опущены, и не смотрел Халандовский ни на кого, и не сверкали его глаза радостным блеском. Пафнутьев пытался ему помочь, но тот вялым движением полноватой руки отодвинул его в сторону, указал на диван — сиди, дескать, и не путайся под ногами.

— Прошу к столу, — мрачно произнес Халандовский, приглашающе шевельнув рукой. И первым тяжело опустился на стул.

— О! Водка! — радостно воскликнул Худолей, чтобы хоть как-то разрядить молчание.

— Действительно, — подхватил Шаланда. — И неплохая вроде бы водка.

— А ты здесь пил плохую? — проворчал Халандовский.

— Плохую водку здесь не подают, — заговорил наконец Пафнутьев, — но и к такому вот гробовому молчанию я тоже, Аркаша, не привык. Недоработка, прости меня.

— Чего же тебе здесь не хватает? Девушек?

— И девушки не помешали бы, уж коли у тебя для гостей не нашлось самой завалящей улыбки.