Облава   ::   Хомченко Василий Фёдорович

Он остановился в нескольких шагах от Иванчикова, и с него стали соскакивать люди с винтовками. Один боец, два, три, четыре… Всего семеро. Одного из них, начальника жлобинской чека Малюткина, Иванчиков знал.

— Вон они, вон! — показывал Иванчиков на Шилина и Михальцевича, приближавшихся к хуторку. — Это Сивак и ещё один из его банды… Те самые, что с мандатом людей обирали…

Прежде чем устремиться в погоню, двух человек послали на полустанок к раненому Сапежке.

Шилин, первым подошедший к хутору, пнул ногой калитку — она, незапертая, отворилась и хлопнула о дощатый забор. Затравенелый двор был исполосован тропками, на которых тоже пробивались спорыш и подорожник. Хата была крепкая, из толстого леса, с крыльцом, некогда покрашенным, а сейчас облезлым и неухоженным.

— Вот змеёныш, — выругался Михальцевич в адрес Иванчикова, — так и не отвязался.

Взошли на крыльцо, оттуда видели, как беглым шагом направлялась в их сторону группа людей с винтовками и впереди — тот самый рыжий ушастик.

— Ну, мон шер, — сказал Шилин, — мы обложены красными флажками. Мы в облаве. — Лицо его сделалось жёстким, в глазах застыла смертная тоска, рот был горько сжат. — Конец, финита.

— Почему конец? В дом мы их не пустим, а ночью вырвемся. — Михальцевич часто дышал от бега и волнения. — Мы в крепости, стены будут нашей защитой. — Он отворил дверь и вошёл в хату. — Эй, есть здесь кто?

Откликнулся и вышел им навстречу старик в овчинной безрукавке, в валенках, седой, сгорбленный, маленький, как гномик.

— Кто вы? Чья усадьба? — спросил Михальцевич.

— Хутор бывшего земского врача. Он куда-то съехал, а я стерегу. Школа тут будет.

— Ты один?

— Один.

— Давай труси отсюда, сейчас же! — Михальцевич взял старика за тонкую, поросшую седым пухом шею, подвёл к двери и вытолкнул на крыльцо. Дверь запер на засов и на крючок. — И со двора выметайся!

Северная стена в доме была глухая. На четырех окнах западной — дощатые ставни, на остальных — железные решётки. Только в одной комнате были два ничем не защищённых — стекло да тряпки — окна.

— Думаешь, сунутся сюда? — повеселел Михальцевич. — Полезут? Дудки, не возьмёте! — потряс он кулаком. Сел на стул перед этими двумя окнами, откуда грозила наибольшая опасность, снял фуражку, этакий толстячок с лысиной, с маленькими ножками, на которые в интендантстве не было подходящих сапог, он шил по заказу. Стул был высокий, ноги не доставали до пола, сидел и болтал ими в воздухе. — Мы в крепости.

— «В крепости», — передразнил его Шилин. — Сноп соломы под стреху, и выскочишь, как сурок. Дурень, оболтус, зачем выгнал старика? Заложником был бы.

Дом чекисты окружили, двое или трое пробрались во двор, стучали в ставни, видно, прикладами.

— Выходите! — услышали голос Иванчикова. — Не валяйте дурака.

И снова стук прикладов, голоса, уже другие, незнакомые.

Шилин заглянул в одну комнату, в другую — они были пыльные, запущенные, с громоздкой старой мебелью — шкафами, комодами. В углу стояли большие часы с латунным маятником. Часы вдруг щёлкнули, как щёлкает курок нагана, от чего Шилин вздрогнул и схватился за кобуру. Но тут же успокоился — часы начали бить.

Шилин и Михальцевич пересели подальше от окон. На крики чекистов не отвечали. Те ещё несколько раз предлагали им выйти и сдаться, а потом умолкли. На дворе стало тихо, ни голосов, ни звука шагов. Было в этом даже что-то жутковатое, необъяснимое, и Шилин не выдержал — грохнул кулаком в раму, крикнул:

— Эй вы, что молчите?

Ответа со двора не было.

— Они что, смылись?

— Притаились, — ответил Михальцевич. — Ну и пусть.