Все живое   ::   Саймак Клиффорд Дональд

Через двор доктора Фабиана, потом через улицу, а там еще один двор и... ну, конечно, здесь, прямо перед нами. проходит барьер. По ту сторону с земли поднимается коренастый гном. - Это ты, паренек? - слышу я. Сажусь на корточки перед самым барьером и во все глаза смотрю на Шкалика - Ну да, я... а ты как же... - Об этом после. Некогда. Часовые знают, что я пролез сквозь оцепление. Меня ищут. - Чего ты хочешь? - Не я. Все. И ты. Всем это нужно. Вы здорово влипли. - Все здорово влипли. - Я про то и говорю. Одному болвану в Пентагоне приспичило сбросить бомбу. Я, когда сюда пробирался, слышал, в какой-то машине радио трепало всякую чушь. Краем уха кой-что поймал. - Так,- говорю я.- Стало быть, человечеству крышка. - Нет, не крышка! - сердито возражает Шкалик.- Есть выход. Если только в Вашингтоне поймут, если... - Если ты знаешь выход, чего ж ты тратил время, искал меня? Сказал бы там... - Кому? Да разве мне поверят? Кто я такой? Дрянь,забулдыга и пьяница,да еще из больницы сбежал... - Ладно,- говорю я,- ладно. - А вот ты им растолкуешь, ты вроде как посол, что ли, доверенное лицо. Тебя кто-нибудь да выслушает. Свяжись там с кем- нибудь, и тебя послушают. - Если есть что слушать. - Есть что слушать! - говорит Шкалик.- У нас есть кое-что такое, чего тем чужакам не хватает. И только мы одни можем им это дать. - Дать? - кричу я.- Все, что им надо, они у нас и так отберут. - Нет, это они так сами взять не могут,- возражает Шкалик. Я качаю головой. - Что-то слишком просто у тебя получается. Ведь они уже подцепили нас на крючок. Люди только того и хотят, чтоб они к нам пришли, да если бы и не хотели, они все равно придут. Они угодили в наше самое уязвимое место... - У Цветов тоже есть уязвимое место,- говорит Шкалик. - Не смеши меня. - Ты просто обалдел и уже не соображаешь. - Какой ты догадливый, черт подери! Еще бы не обалдеть. Весь мир летит в тартарары. Над Милвилом нависла ядерная смерть, уже и так все с ума посходили, а теперь Хайрам расскажет о том, что видел у меня в саду, и народ окончательно взбесится. Хайрам и его шайка дотла сожгли мой дом, я остался без крова... да и все человечество осталось без крова, вся Земля перестала быть для нас родным домом. Отныне она всего лишь еще одно звено в длинной, нескончаемой цепи миров, подвластных иной форме жизни, и эту чужую жизнь людям не одолеть. - Эти Цветы - очень древняя раса,- объясняет Шкалик.- Даже и не знаю, какая древняя. Может, им миллиард лет, а может, и два миллиарда, неизвестно. Сколько миров они прошли, сколько всяких народов видели - не просто живых, а разумных. И со всеми они поладили, со всеми сработались и действуют заодно. Но ни разу ни одно племя их не полюбило. Никто не выращивал их у себя в саду, никто и не думал их холить и нежить только за то, что они красивые... - Да ты спятил! - ору я.- Вконец рехнулся! - Брэд,- задохнувшись от волнения, говорит Нэнси, - а может быть, он прав? Ведь только за последние две тысячи лет или около того люди научились чувствовать красоту, увидели прекрасное в природе. Пещерному человеку и в голову не приходило, что цветок - это красиво... - Верно,- кивает Шкалик.- Больше ни одно живое существо, ни одно племя не додумалось до такого понятия - красота. Только у нас на Земле человек возьмет, выкопает где-то в лесу несколько цветочков и притащит к себе домой, и ходит за ними, как за малыми детьми, ради ихней красоты... а до той минуты Цветы и сами не знали, что они красивые. Прежде их никто не любил и никто о них не заботился. Это вроде как женщина и мила, и хороша, а только покуда ей кто- нибудь не сказал,- моя, какая ж ты красавица! - ей и невдомек. Или как сирота: все скитался по чужим, а потом вдруг нашел родной дом. Как просто. Не может этого быть. Никогда ничто на свете не бывает так просто. И однако, если вдуматься, в этом есть смысл. Кажется, только в этом сейчас и можно найти какой-то смысл...