Ходовые испытания   ::   Тупицын Юрий Гаврилович

Ну а если плазма повредит автоматику, то будет совсем худо. Но если думать об этом, то лучше вообще не садиться в кресло испытателя.

Размышления Ларина прервала контрольная лампа реактора — сигнализируя о нормальном запуске, она вспыхнула ярким зелёным светом. Ларин облегчённо вздохнул, поправил наушники и стал ждать доклада Шегеля. Нормальный запуск — понятие относительное. Только оператор, вооружённый специальными приборами и ещё больше — специальными знаниями, может дать окончательное заключение о работе этой сложнейшей ядерной машины. Прошло десять секунд, потом ещё десять. Ларин нетерпеливо шевельнулся и собрался было уже запросить, в чем дело, когда послышался спокойный тенорок Шегеля:

— Не нравится мне реактор, Андрей Николаевич.

Брови Ларина сдвинулись.

— А конкретнее?

— Во время запуска было три заброса активности и сбой с повторением операции. Мне кажется, где-то есть утечка плазмы.

Ларин слушал оператора с большим вниманием. Конечно, Шегелю ещё далеко до классного оператора-космонавта. Плазменная техника развивалась так бурно, что специалистов не хватало. Многим научным работникам пришлось покинуть институты, лаборатории и отправиться в космос. Одним из них был и Шегель. В нем ещё крепко сидит закваска кабинетного учёного, зато он великолепный знаток своего дела. Когда Ларин выбрал его в напарники для испытаний, многие удивились, а кое-кто прямо заявил Ларину, что он делает серьёзную ошибку. Но Ларин только посмеивался: он знал, что делал. Шегель был одним из соавторов проекта ходового плазменного реактора и знал его как самого себя. Инженером-оператором он стал как-то неожиданно. Поговаривали, что это связано с некой романтической историей. Краем уха Ларин слышал: у Шегеля была неудачная любовь. Он отправился в космос якобы для того, чтобы доказать ей, а может быть, и самому себе, что он не только способный кабинетный учёный, но и настоящий мужчина. Ларин не знал, правда ли это. Он не любил копаться в интимной жизни других людей, а сам Шегель никогда не заговаривал на эту тему. Во всяком случае, подобные акты самоутверждения характерны для людей шегелевского толка. Как бы то ни было, Шегель был превосходным специалистом, и Ларин его слушал с большим вниманием. Когда оператор обстоятельно высказал все, что он думает о капризах своенравной машины, Ларин невозмутимо спросил:

— Каковы ваши предложения?

— Предложения? — с ноткой недоумения переспросил Шегель.

— Предложения, — подтвердил Ларин, — будем продолжать испытания или стоп реактору?

Шегель кашлянул и замялся. Да Ларин и сам хорошо знал, как это не просто произнести — стоп реактору! Ну хорошо, во время запуска реактор забарахлил, но он все-таки вышел на рабочий режим! Остановить реактор значит, по крайней мере, на сутки задержать испытания, результатов которых, прямо-таки сгорая от нетерпения, ждут специалисты. Мало того, остановить реактор — значит косвенно выразить недоверие группе плазменников, которая готовила реактор, дать возможность кое-кому заподозрить тебя, мягко говоря, в излишней осторожности, да и вообще поставить на карту своё реноме испытателя!

Конечно, если в реакторе действительно обнаружатся неполадки, все эти соображения гроша ломаного стоить не будут, но поди-ка узнай — есть там неполадки или нет! Если бы это было известно заранее, незачем было бы проводить и сами испытания.

— Стоп реактору — это, конечно, слишком, — проговорил наконец Шегель, а вот прогнать его на всех режимах вплоть до форсажа стоит.

— Резонно, — согласился Ларин и нажал кнопку внешней связи.

— Спутник, я «Вихрь». Имею арегулярность работы реактора в пределах допусков. Прошу пробный выход на форсаж.

— Понял, ждите.