Башня   ::   Сафонов Дмитрий

В противном случае придется признать, что количество этих совпадений превысило все мыслимые пределы, допустимые теорией вероятности. Видимо, случай с Башней полностью подтверждает теорию техногенных катастроф, разработанную специалистами Гарвардского университета (Hayes, Hirsh и соавт. , 1999 год: первичный отказ техники запускает длинную цепочку более масштабных отказов, ситуация напоминает цепную ядерную реакцию, и прервать ее на каком-либо этапе невозможно. Равно как и невозможно предсказать, что произойдет в следующую минуту. Согласно теории максимальное напряжение создается в locus resistentia minoris — месте наименьшего сопротивления. Основная же проблема заключается в том, что определить его можно лишь post factum, то есть когда это уже поздно и представляет только академический интерес…



Георгий Крымов проснулся в тот день в восьмом часу вечера.

Несколько секунд он лежал на кровати, пытаясь сообразить, где находится. В последнее время он довольно часто не мог с ходу определить свое положение в пространстве и времени.

Он попытался открыть глаза, но между веками будто кто-то налил густой вязкий клей. Глаза гноились. Это продолжалось уже вторую неделю, и он ничего не мог с этим поделать, разве только носить темные очки.

Знакомый доктор — из тех, кто не на каждого пациента заводят историю болезни, — сказал ему, что баловство с порошком пора заканчивать. Конечно, док был прав. Природа не наградила Крымова богатырским здоровьем. А то, что было, он подорвал пьянками, гулянками и прочими гадостями и глупостями.

Наконец он с трудом разлепил тяжелые, словно на них лежали мешки с цементом, веки и огляделся. Он был дома. В своей квартире в Башне.

Мода на Башню возникла стремительно, будто взялась ниоткуда. Здание еще только вылезло из котлована и стало быстро, этаж за этажом, тянуться вверх, а по столичной тусовке уже поползли слухи. В разговоре каждый, считавший свою принадлежность к «высшему свету» делом давно доказанным, мимоходом давал понять, что уже купил в новом доме квартирку. Рядом с облачком.

Так ли это было на самом деле, никто точно не знал. Крымов поймал себя на мысли, что жизнь столичной тусовки меньше всего напоминает жизнь, скорее, одну бесконечную пиар-акцию: кто с кем спит, кто с кем развелся, кто что купил и за сколько и кто чем удивил. Он сам провел сотни подобных акций для различных банков, компаний, загородных клубов и ресторанов… Собственно, за это ему и платили: за умение раздуть из навозной мухи розового слона. Больше всех платили политики, пытающиеся привлечь внимание к своей особе. Или, наоборот, отвлечь чересчур пристальное внимание от каких-то неблаговидных поступков и грешков кооператорско-бандитской молодости.

Платили потому, что он был лучшим. Крымов, как никто другой, умел нарядить всех в белые одежды и спрыснуть сентиментально-романтическим одеколоном. Не то чтобы он любил свою работу… Просто она у него хорошо получалась.

В какой-то момент он вдруг понял, что не знает, куда уходят деньги. Они убегали, как вода в жадный раскаленный песок. Они вылетали в трубу. Точнее — в ноздри. Легкой белой дымкой. И это волновало его, но пока не слишком сильно: Крымов считал, что остановиться так же легко, как закрыть кран в ванной.

«Какого черта? Завтра же брошу. Нет, не завтра. С нового месяца».

В конце концов он решил, что в сорок лет обязательно начнет новую жизнь. Ровно в сорок. Под бой курантов.

По случаю своего сорокалетия он закатил громкую вечеринку, а когда сумел наконец проснуться, то обнаружил, что не помнит ничего, кроме белой дымки, висевшей в воздухе модного закрытого клуба.