Исповедь женоненавистника   ::   Промптов А

С тех пор - годы пролетели, словно вымела метла. - Что же дальше? - Дальше, братцы, всё как раз и началось. Я-то думал: разбежаться - дело плёвое, небось. И попался на мякине, продался за медный грош. Злость моя досель не стынет, да ничто уж не вернёшь. ...В тот же день - звонит риэлтер, балагур и фармазон, и кругом за километр про развод заводит он: - Я - известный Надувалов, расселивший пол Москвы. Мимо вас хожу, бывало, всё гадаю: как там вы? Пульс, дыхание в порядке? С перепою не трясёт? Расскажу я вам, Опяткин, как сейчас вам повезёт! Согласитесь, двум особам при отсутствии любви жизнь вдвоём уже не сдоба, а сплошное "се ля ви". Но в любой из тех шарашек, где и вовсе дурачьё, разменяют ваш шалашик на приличное жильё. Я ж вобще статья другая, я - шутя творю добро! Разве ты не ради рая доставал тогда ведро? Слушал я его, и таял, и входил в азартный раж, а риэлтер сладко баял про грядущий антураж. Мол, напялишь смокинг белый, и с сигарою в зубах - весь крутой и с водки квелый - в казино в рулетку - жах! Два мильёна - по карманам, и закатывай гульбу, пав турманом и дурманом на красоток Малибу. Звёзды ихних голливудов будут в рот тебе смотреть, а послушать им не худо б - кто таков Опяткин есть! Всю деревню сможешь ввергнуть в праздность, зависть, в мрак и тлен... Стоит только подпись черкнуть в договоре на обмен. Совершенно обалдевший, я махнул, не прочитав... Весь тот день - апрельский, вешний, затвердил я, как устав. Вот ужо весна шестая, как я зябну в небытьи на заимке на Алтае по-над берегом Оби. Сплю и вижу Ниццу, скалы, пляж и виллу под сосной... И живёт там Надувалов с моей бывшею женой! От обмана и коварства заговариваться стал, и от прежнего ухарства сто процентов растерял. Говорю теперь стихами, прозой - режьте - не могу, и в любой конкретной даме вижу страшную Ягу. Чем кормлюсь? Да сам не знаю. Что найдётся, тем и сыт... Пью, конечно... выпиваю... сознавая, что разбит. Нет, ребята, Надувалов - он не главный мой злодей, а всему виною - баба, средоточие страстей. Как я вспомню свои жертвы - сапоги и пиджаки, да истерзанные нервы, плошки, дрязги, утюги. Вспомню рыло ейной "Вольвы", бьющей мне с разгону в лоб - и хапнёт по сердцу болью, и тоска вгоняет в гроб... Сигаретки нет? Однако... Ну так вот... о чём бишь я? - Что тебе безумно жалко и квартиры, и себя. Что? Да что, не в этом сущность, сущность - в истине простой, что пронзён я проклятущей был амурною стрелой. В состоянии пронзенья брат наш долго не жилец, а чудесные виденья только близят наш конец. Рвём власы, постимся строго, честно каемся потом. Не женитесь, ради бога, ни за что и ни на ком! Будет целым ваш домишко и заначка в сундуке, хоть ты в телик зри, хоть в книжку, хоть "ерша" пей в кабаке. Бриться-мыться не заставят, за картошкой не пошлют, собутыльников не сплавят, шваброй морду не набьют. Можно будет лечь в телаге, где захочется прилечь, сбагрив первому ж бедняге старый ржавый брачный меч. И сказать: - Прими источник всех последующих бед. И с оружьем, между прочим, ты прими и мой совет: дабы им не поразиться, не влюбиться горячо - как пойдёшь воды напиться сплюнь три раза чрез плечо.