Пандора в Конго   ::   Пиньоль Альберт Санчес

Его руки лежали на белом набалдашнике трости, и никакого желания ответить на мой жест он не проявил. Старик просто разглядывал мои пальцы, прикидывая шансы получить при этом контакте какое-нибудь кожное заболевание. Чтобы замаскировать свои подозрения, доктор Флаг обратился ко мне мягким тоном; он говорил так, словно нас разделяло огромное расстояние:

– Я имею честь быть с вами знакомым, юноша?

– Наше знакомство опосредованно, доктор, – сказал я весело. – Я негр негра, который работал негром вашего негра.

Это была страшная ошибка. Флагу не пришло в голову, что у нас были общие интересы и что я изъявлял таким способом желание заменить павших в бою. Люди вокруг нас еще не разошлись. Флаг, наверное, подумал, что они могли меня услышать и что я, таким образом, покушался на его честь. А может быть, он обладал вспыльчивым характером. Вероятно, он даже не знал о том промысле, который породило его творчество, и последним звеном которого являлась моя скромная личность. Но, как бы то ни было, он замер, полуоткрыв рот. Его огромный второй подбородок надулся, словно клюв пеликана, которому только что удалось заглотить целого тунца. Щеки стали оранжевыми, а нос еще сильнее покраснел. И когда на его лице забурлил гнев, точно в лабораторной колбе, когда краски стали так угрожающе яркими, будто череп Флага в любую секунду мог разлететься вдребезги, из его рта изверглись слова:

– Я с вами не знаком и не имею ни малейшего намерения знакомиться. Будь я лет на двадцать моложе, я бы вызвал вас на дуэль и сразился бы с вами на саблях!

Доктор замахнулся на меня своей тростью из черного дерева, желая раскроить мне череп. Предвосхищая удар, я инстинктивно схватил трость за противоположный конец. Старик Флаг на мгновение забыл о своей благородной задаче уничтожить меня. Мы стали бороться за обладание тростью: каждый тянул за свой конец, словно двое мальчишек, перетягивающих канат. Все это сопровождалось глупейшим препирательством.

– Оставьте мою трость в покое! – настаивал он. – Не трогайте ее!

– Но вы же сами на меня замахнулись! – пытался вразумить его я.

– Прочь с моих глаз! Вы арабский шантажист! Фарисейский ворон! Бескрылый жук! Отпустите мою трость!

Поистине удручающая сцена. Однако эти оскорбления снесли шлюзы моего терпения. Я был архитектором на жаловании последнего трубочиста. И причиной моей нищеты был Флаг. Он прятался за стеной своего имени, созданного трудом бесчисленных литературных негров, таких же безымянных и плохо оплачиваемых, как я. И теперь этот апостол литературной помойки позволял себе обрушивать на меня обвинения, каким не подвергались даже Сионские мудрецы. Я изо всех сил дернул на себя трость и ответил ему:

– А вы – старый жмот, ничтожный паук, пьющий чужую кровь, и обманщик из обманщиков!

– Как вы смеете оскорблять меня! – завопил он, потянув трость на себя. – Мои произведения вдохновили двадцать пять выпусков британских военных академий!

– Может быть, именно поэтому зулусы расправились с английскими войсками под Изанзлваной! А суданцы – в Хартуме! А буры – в Южной Африке! Теперь мне понятны причины наших поражений в колониях!

– Отпустите мою трость! Мне ее подарил лично император Мономотапы! Прочь отсюда, беспринципный наемник!

– Это я-то – беспринципный наемник? Тогда вы – посол от литературы дурного вкуса! И сутенер от словесности! Заберите свою трость! Мне она ни к чему!

Я просто разжал пальцы. Но от накопленного в стычке напряжения Флаг шлепнулся задницей на землю и покатился кувырком. Он замер пузом кверху, точно огромная черепаха. Подобные усилия в его возрасте не проходят даром, он лежал, открывая рот, словно рыба, вынутая из воды. Помощь подоспела незамедлительно.