Беглый огонь   ::   Катериничев Петр

Не знаю даже…

— Когда именно?

— Недели две назад. Или три.

— Он не был чем-то взволнован? Испуган? Озабочен? Может быть, упоминал какие-то проекты? Города? Снежногорск, например, или Покровск?

— При чем здесь Покровск! — сорвался Ника. — Крузенштерна взорвали, убили, понимаешь, а ты звонишь мне и начинаешь задавать странные вопросы… Олег, ты давно не был в Москве, ты многого не знаешь… И это не телефонный разговор.

— Вот и давай встретимся. И поговорим тет-а-тет в любом назначенном тобою месте.

Снова пауза. На этот раз — длинная.

— Понимаешь, Олег… — начал по-интеллигентски Ника, голос его стал похож на сипение премудрого пескаря перед поимкой. Потом Ника исчез, объявился Николай Николасвич Кулдаков, директор процветающей фирмы с многообещающим названием и неясными перспективами… Вот этот второй и произнес:

— Это невозможно. Да и вообще это не наше дело, есть милиция, прокуратура, ФСБ, наконец!

— Ты что, Ника?! Димку убили! Или ты думаешь, что я буду сидеть и ждать, пока прокуратура будет доказательства причастности собирать?! Для суда присяжных? Да, меня не было в Москве больше года, я плаваю здесь, как карась из Патриарших — в Амазонке, ну так просвети меня, тупого, что здесь к чему и что почем! Назначай место встречи, гнида, палец мамин, или я приеду сам и расхреначу тебе всю рожу!

Дальше была пауза. Пусть не минутная, но… Неплохой, хотя и боязливый парень Николка боролся с начальником и обеспеченным господином Николасм Николасвичем Кулдаковым. Да, Дима Крузенштерн некогда очень помог Нике и с работой, и с перспективами, и с квартирой; да, Олег Дронов некогда отмазал Нику от разборки с ревнивым мужем зарвавшейся гулящей бабенки, который был в те поры инструктором московского горкома и коему для того, чтобы стереть в мелкий порошок сластолюбца Николку Кулдакова, усилий нужно было приложить не больше, чем улитке для переползания по влажному листу… Да, все это было, но в этой ли жизни? И какое отношение сие имеет к преуспевающему Николаю Николасвичу, к сорока с лишним годкам познавшему наконец любовь и ласку «мерзавки» моложе сорока пяти, разъезжающему на скромном «саабе» и нездорово полнеющему от кушаемой не в меру осетрины? Да и… Нет больше Димы Крузенштерна, а смерть списывает моральные обязательства куда надежнее, чем материальные… А Олег Дронов… Кто он, собственно, такой? Непонятного залета птица, готовая черной тенью зависнуть над покойной и обеспеченной жизнью директора и фирмача Кулдакова…

— Нет, Олег Владимирович. Не вижу ни смысла, ни необходимости, — подвел черту под хлипкими сомнениями трусоватого паренька Ники преуспевающий Николай Николасвич. Даже для верности меня «Владимировичем» обозначил, скотина! Дескать, как в песне:

«Улетели деревянные лошадки, пароходики бумажные уплыли…»

Врезать бы ему сейчас, суке! Но я сдержался даже от матерщины: что толку, если душа — калека? Ладно, отец буржуй — дите невинно. В данном конкретном случае то, что сын у Вероники Матвеевны вместо мужика вырос трусливым и жалким обормотом, не столько ее вина, сколько беда.

— На нет и суда нет, — выдохнул я. — И кстати… Матушка твоя просила передать, что в понедельник день рождения Гоши.

— Гоши?

— Ну да. Жоры, Геры, Юры, Георгия… Уж как вы его величаете в узком семейном кругу…

— Гоша — мамин попугай.

— Пожелай ему от меня счастья в личной жизни, — произнес я и повесил трубку.



Глава 18



— Разговор не задался? — осторожно спросила умная лейтенант Настя, войдя в кабинет, лишь мельком взглянув на меня.

— Да разговор — леший с ним! Человек жизнь свою на осетрине проел. До костей.

— Ну и леший с ним, с таким человеком, — в тон ответила Настя, глядя на меня распахнутыми зелеными глазами.