Под парусом (сборник)   ::   Вишня Остап

Молчат лавры... Молчат кипарисы.

Ночь спит...

А за окном черные тени... За окном тишина...

Тишина... Тишина...

Ах, ночь! Ах, крымская ночь!

1924 ------

[1] Это гора так называется -- "Кошка". -- О.В. ______________________________________________________________________

Крымское солнце

После ночи, после крымской (Ах, ночь! Ах, крымская ночь!) -солнце!

Солнце, солнце крымское, из-за Ай-Петри зубчатого...

Когда черно-синяя ночь молоком голубым подернется, когда чадру свою ночь сбросит, синюю чадру, темную, как вороново крыло, а море, чадру эту подхватив, в кристально чистых волнах своих отмоет, отполощет, и станет она что молозиво у первородящей, и море на себя ее накинет, вот тогда -- солнце!

Оно к Ай-Петри подкрадывается тихо-тихо, а там, подпрыгнув, вдруг хлоп его золотой метлой по зубастой, неуклюжей голове! -- и сразу вверх, вверх, вверх по голубому небосводу... Удирает...

Как тряхнет тут Ай-Петри седой косматой головищей, как замотает бородищей -- а борода-то клочьями, а волосья-то лохмами, да ветерок только -- ф-фу! -- и облысел старый Ай-Петри... Ни клочка не осталось на нем руна бело-туманного!

А солнце хохочет! А солнце хохочет!.. Вверху!

И хохочут тогда волны на море, и кипарисы смеются, и лавры со смеха помирают, и веселые улыбки -- на абрикосах, на винограде, на веллингтониях...

Хохочет Крым! Над Ай-Петри потешается.

Но Ай-Петри гордый, ведь он всех выше, всех старше... Он молчит.

Пускай, думает, мелюзга порезвится...

И поют тогда птицы, и гудит радостно мошкара, и ржут кони, и быстрее мотают хвостами коровы, и, захлебываясь, ревет, пуская "петуха" на не столь уж высокой, но очень громкой и препаскудной ноте, крымский осел...

И тогда море -- серебристо-голубая степь, с белыми и синими на нем степными дорогами, а над дорогами -- чайки, а по дорогам тем "морские ласточки" резвятся-кувыркаются, разрезая их острыми хвостами своими...

Тогда поет Крым... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А солнце выше... А солнце еще выше...

Оно играет... Оно горит жемчужно-золотым сиянием и брызги горячего золота щедрой рукой бросает и вперед, и назад, и направо, и налево...

И согревается море, и теплеют горы, и в горячей истоме шелестит хвоей черный кипарис.

А солнце выше!.. А солнце все выше!

И все живое тянется за ним... Простирает к нему сочную лозу виноград, и поднимается кедр, и пышная веллингтония вершиной своей устремляется к нему, догнать его хочет...

Горячо дышит море и дыхание свое шлет навстречу его золотым лучам...

А оно выше! А оно еще выше!

С высоты недосягаемой льет солнце на все живое силу свою горячую, и нежит все, и наливает соками, и бродят соки, бурлят и бунтуют...

И в соках тех, как во чреве материнском, взращивает природа плоды свои...

Горячи эти соки...

И от тепла родит природа быстрее. На глазах наливаются черешни, и желтеют персики, и зреют сливы...

Ибо жарко бродят соки! Ибо горячи они...

И лишь кизил остается твердым и мертвым.

Кизил -- "шайтанова ягода". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда аллах сотворил мир и кончил свою работу, наступила на земле весна, и почки на деревьях в земном раю стали одна за другой распускаться.

И потянулось к побегам тем все живое, и увидел аллах, что нужно навести порядок. Созвал всех к себе и повелел каждому выбрать какое-нибудь дерево или цветок, чтоб потом только от него и кормиться.

Один просит то, другой -- это. Просит и шайтан.

-- Выбрал, шайтан? -- спрашивает аллах.

-- Выбрал, -- прищурив хитрый глаз, сказал нечистый

-- Что же ты выбрал?

-- Кизил.

-- Кизил? Почему кизил?

-- Так, -- не захотел признаться шайтан.

-- Ладно, бери себе кизил, -- усмехнулся аллах.

И запрыгал весело шайтан. Всех обдурил. Кизил первым зацвел, значит, и дозреет раньше всех.