Старуха   ::   Хармс Даниил

Я: Вы любите водку? Как это хорошо! Я хотел бы когда-нибудь с вами вместе выпить.

ОНА: И я тоже хотела бы выпить с вами водки.

Я: Простите, можно вас спросить об одной вещи?

ОНА (сильно покраснев): Конечно, спрашивайте.

Я: Хорошо, я спрошу вас. Вы верите в Бога?

ОНА (удивленно): В Бога? Да, конечно.

Я: А что вы скажете, если нам сейчас купить водки и пойти ко мне. Я живу тут рядом.

ОНА (задорно): Ну что ж, я согласна!

Я: Тогда идёмте.

Мы заходим в магазин, и я покупаю пол-литра водки. Больше у меня нет денег, какая-то только мелочь. Мы всё время говорим о разных вещах, и вдруг я вспоминаю, что у меня в комнате, на полу, лежит мёртвая старуха.

Я оглядываюсь на мою новую знакомую: она стоит у прилавка и рассматривает банки с вареньем. Я осторожно пробираюсь к двери и выхожу из магазина. Как раз, против магазина, останавливается трамвай. Я вскакиваю в трамвай, даже не посмотрев на его номер. На Михайловской улице я вылезаю и иду к Сакердону Михайловичу. У меня в руках бутылка с водкой, сардельки и хлеб.

Сакердон Михайлович сам открыл мне двери. Он был в халате, накинутом на голое тело, в русских сапогах с отрезанными голенищами и в меховой с наушниками шапке, но наушники были подняты и завязаны на макушке бантом.

– Очень рад, – сказал Сакердон Михайлович, увидя меня.

– Я не оторвал вас от работы? – спросил я.

– Нет, нет, – сказал Сакердон Михайлович. – Я ничего не делал, а просто сидел на полу.

– Видите ли, – сказал я Сакердону Михайловичу. – Я к вам пришёл с водкой и закуской. Если вы ничего не имеете против, давайте выпьем.

– Очень хорошо, – сказал Сакердон Михайлович. – Вы входите.

Мы прошли в его комнату. Я откупорил бутылку с водкой, а Сакердон Михайлович поставил на стол две рюмки и тарелку с вареным мясом.

– Тут у меня сардельки, – сказал я. – Так как мы их будем есть: сырыми, или будем варить?

– Мы их поставим варить, – сказал Сакердон Михайлович, – а сами будем пить водку под варёное мясо. Оно из супа, превосходное варёное мясо!

Сакердон Михайлович поставил на керосинку кастрюльку, и мы сели пить водку.

– Водку пить полезно, – говорил Сакердон Михайлович, наполняя рюмки. – Мечников писал, что водка полезнее хлеба, а хлеб – это только солома, которая гниёт в наших желудках.

– Ваше здоровие! – сказал я, чокаясь с Сакердоном Михайловичем.

Мы выпили и закусили холодным мясом.

– Вкусно, – сказал Сакердон Михайлович.

Но в это мгновение в комнате что-то щёлкнуло.

– Что это? – спросил я.

Мы сидели молча и прислушивались. Вдруг щёлкнуло ещё раз. Сакердон Михайлович вскочил со стула и, подбежав к окну, сорвал занавеску.

– Что вы делаете? – крикнул я.

Но Сакердон Михайлович, не отвечая мне, кинулся к керосинке, схватил занавеской кастрюльку и поставил её на пол.

– Чёрт побери! – сказал Сакердон Михайлович. – Я забыл в кастрюльку налить воды, а кастрюлька эмалированная, и теперь эмаль отскочила.

– Всё понятно, – сказал я, кивая головой.

Мы сели опять за стол.

– Чёрт с ними, – сказал Сакердон Михайлович, – мы будем есть сардельки сырыми.

– Я страшно есть хочу, – сказал я.

– Кушайте, – сказал Сакердон Михайлович, пододвигая мне сардельки.

– Ведь я последний раз ел вчера, с вами в подвальчике, и с тех пор ничего ещё не ел, – сказал я.

– Да, да, да, – сказал Сакердон Михайлович.

– Я всё время писал, – сказал я.

– Чёрт побери! – утрированно вскричал Сакердон Михайлович. – Приятно видеть перед собой гения.

– Ещё бы! – сказал я.

– Много поди наваляли? – спросил Сакердон Михайлович.

– Да, – сказал я. – Исписал пропасть бумаги.

– За гения наших дней, – сказал Сакердон Михайлович, поднимая рюмки.

Мы выпили. Сакердон Михайлович ел варёное мясо, а я – сардельки. Съев четыре сардельки, я закурил трубку и сказал:

– Вы знаете, я ведь к вам пришёл, спасаясь от преследования.