...и мать их Софья   ::   Колочкова Вера

Длинных разговоров о любви не вели, просто признавая обоюдную необходимость их совместного будущего, которое должно автоматически и счастливо продолжиться в городе Мариуполе, откуда Димка был родом, где жили его родители, потомственные врачи, и куда он должен был вернуться через два месяца, потому что ровно два месяца оставалось до получения диплома и клятвы Гиппократа.

К ее семье Димка относился очень настороженно, не пытался ни обсуждать что-либо, ни давать оценок, но Мишель видела, что он многого не понимает, вопросов же не задает из вежливости. По Димкиным рассказам она знала, что родители его очень любят друг друга, что живут они вместе с его старшими братьями и их семьями в большом доме на берегу Азовского моря, который строили всей семьей несколько лет и в котором для них уже была приготовлена отдельная большая комната на втором этаже с балконом, с видом на большой сад и море.

А вдруг отец и правда решил их бросить? Она ж не сможет тогда уехать ни в какой Мариуполь, не сможет бросить маму одну с Сашкой и Машкой... Нет, надо уговорить отца остаться! Он же не может допустить, чтоб Димка уехал без нее, он же любит ее, сам говорил...

Увидев в институтском коридоре Эльку, она так кинулась ей навстречу, что та поначалу шарахнулась испуганно, долго не могла понять, чего от нее хочет Мишель, потом согласилась отвести к отцу. После занятий они вместе вышли из института и пошли на бульвар, где должен был ждать Эльку отец. Она вообще была очень симпатична Мишель, эта Элька, деревенская толстушка, белая бусинка, румяная, открытая, искренняя, излучающая веселое горячее здоровье.

Мишель увидела отца издалека, он сидел на скамейке, подставив солнцу лицо, закрыв глаза, улыбался блаженно. Элька, пробормотав что-то про «подойду попозже», деликатно исчезла в двери первого попавшегося магазина. Мишель подошла, села на скамейку рядом, тихо позвала:

– Пап...

Отец испуганно встрепенулся, зачем-то огляделся по сторонам, втянув голову в плечи, потом, будто устыдившись, виновато улыбнулся, робко заглянул в глаза:

– Так вот получилось, доченька. Я и сам не ожидал, что на такое способен...

Мишель смотрела на него и не узнавала. Видела, что ему совсем не хочется говорить, объясняться, да и сама не могла задать главные свои вопросы. Сидела и молчала как последняя идиотка, с трудом пытаясь проглотить огромный слезный комок, который проглатываться ну никак не хотел, а совсем даже наоборот, норовил все больше увеличиться в размерах. Отец сидел, низко опустив голову, нервно тряс коленкой. Не выдержав ее молчания, заговорил первым, будто с силой выдавливая из себя слова:

– Мишенька, ты осуждаешь меня – и осуждай. И правильно. Как бы то ни было, я уже не смогу жить как раньше. Я кончился, понимаешь? Вот так резко взял и кончился! И Эля тут ни при чем! Если я ничего не изменю, то просто умру. Я не жил двадцать пять лет, я просто обеспечивал мамин покой, а сейчас я живу уже целых девять дней!

– Пап, а разве это так уж ужасно – обеспечивать покой человеку, который в тебе уверен, которому ты необходим...

– Нет, это не ужасно, просто когда-то наступает предел. Миш, я не буду ничего объяснять, ладно? Ты просто прими это как факт. И живи своей жизнью. Выходи замуж, уезжай. Он хороший парень, этот твой Димка... И помни, что я тебя тоже очень люблю.

– Как это – уезжай, папа? Я что, брошу маму, Сашку, Машку и спокойно уеду?

– Да, и спокойно уедешь! И даже обязательно уедешь! Мама не инвалид, в конце концов, а здоровая молодая женщина! Будет работать! И зарабатывать! И еще спасибо нам с тобой потом скажет! И Сашка уже большая... И Машка вырастет... И квартиру я оставляю... И не вздумай даже делать из себя жертву! Хватит с нее и меня! – Он говорил все более раздраженно, как человек, уставший уже десятый раз объяснять очевидные для него вещи.