Чужеземец   ::   Гэблдон Диана

 — В конце концов, это всего лишь значит «англичане» — или, на худой конец, чужаки, а мы — и те, и другие.

— Я знаю, что это значит. Мне не понравился тон, каким он сказал это слово.

Фрэнк порылся в ящиках комода, ища ремень.

— Ему просто обидно было услышать от меня, что у него слабое пиво. Я сказал ему, что при приготовлении истинно шотландского пива в бочку кладется старый сапог, а конечный продукт процеживается через хорошо поношенное нижнее белье.

— А, это объясняет размер счета.

— Ну, я выразился потактичнее, но только лишь потому, что в гаэльском языке нет слова, обозначающего кальсоны.

Заинтригованная, я потянулась за собственной парой.

— А почему? У древних гаэлов разве не было нижнего белья?

Фрэнк заухмылялся.

— Ты что, никогда не слышал эту старую песню про то, что носит шотландец под килтом?

— Да уж наверняка не приличные мужские трусы длиной по колено, — сухо откликнулась я. — Пожалуй, поищу какого-нибудь местного любителя килтов, пока ты развлекаешься с викариями, и спрошу у него напрямую.

— Смотри только, чтобы тебя не арестовали, Клэр. Декану колледжа святого Жиля это совсем не понравится.

* * *



Правда, как оказалось, ни в городе, ни в местных лавках не нашлось ни одного любителя килтов. Правда, там мне встретились другие люди, — в большинстве своем домохозяйки наподобие миссис Дейрит, отправившиеся за покупками. Все, как одна, болтливые старые сплетницы в твидовых костюмах… Поскольку у меня не было собственного дома, и я не вела хозяйство, мне почти нечего было покупать, — да и товаров в магазинах пока еще водилось немного, — но даже эта короткая прогулка доставила мне удовольствие.

Я долго стояла перед витриной лавки, торговавшей хозяйственными принадлежностями — вышитыми салфетками и скатертями, кувшинами и наборами стаканов, формами для домашних пирогов и вазами.

У меня никогда не было вазы за всю мою жизнь. Во время войны я жила в казарме вместе с другими медсестрами, сперва при госпитале «Пемброк», затем при полевом госпитале во Франции, но и до того мы никогда нигде не жили подолгу, чтобы позволить себе приобрести нечто подобное.

Впрочем, — заметила я про себя, — даже если бы у меня и была ваза, дядюшка Лэм наверняка приспособил бы ее под свои черепки прежде, чем я успела бы поставить в нее букет маргариток.

Квентин Лэмберт Бошан… «Кью», как его называли друзья и студенты-археологи. «Доктор Бошан» для коллег-ученых, среди которых он проводил всю свою жизнь. А для меня — просто «дядюшка Лэм».

Единственный брат моего отца и мой единственный живой родственник, — я оказалась у него с пяти лет после того, как родители погибли в дорожной катастрофе. Он как раз собирался в экспедицию на Средний Восток и отложил поездку, чтобы организовать похороны, распорядиться наследством моих родителей и отдать меня в частный пансионат, куда я наотрез отказалась ехать.

Столкнувшись с необходимостью насильно отдирать мои пухлые пальчики от дверцы машины и волочь меня по ступеням школы, дядюшка Лэм, ненавидевший любые конфликты, обреченно вздохнул и, наконец, пожал плечами, наплевав на всякий здравый смысл. Он выбросил его в окошко вместе с моей новой соломенной шляпкой.

— Ужасное уродство, — пробормотал он, глядя, как она катится по дороге, едва виднеясь в зеркале заднего вида, когда мы уезжали прочь. — И вообще, женщинам они совершенно не идут. — С этими словами он сердито уставился на меня.

— Вот что я тебе скажу, — продолжил он угрожающим тоном. — Я запрещаю тебе играть с моими персидскими надгробными фигурками. Все что угодно, но только не это.