Дочь игрока   ::   Оуэн Рут

Когда-то этот холл выглядел совсем иначе: дубовый потолок и стены были, как и лестница, украшены резьбой, но с годами стены пожелтели и покрылись пятнами, а некогда изящная резьба потемнела, и на ней появились царапины. Юджиния Тремейн приобрела этот дом вскоре после того, как пришло известие, что ее первый муж пропал без вести во время битвы в Пиренеях. В округе все знали, что сержант Тремейн оставил вдову и сына достаточно обеспеченными, и потому никто не сомневался, что она восстановит старый дом и он обретет свое прежнее великолепие.

Однако вдова, вложив в ремонт дома лишь самый минимум средств, стала сдавать четыре лишние комнаты любому, кто мог заплатить. В округе гадали: что она делала с деньгами? Но лишь одно можно было утверждать: Юджиния не тратила деньги на ремонт. С пуританской аккуратностью она сдавала комнаты лишь богобоязненным семействам и грозила им гневом Божьим и преследованиями по закону, если они пропускали сроки платежей. Только один раз в жизни хозяйка изменила своим железным правилам – когда скандально известный игрок с хорошо подвешенным языком и обаятельной улыбкой пришел узнать, нельзя ли снять комнату для себя и своей юной дочери…

– Сабрина! Я слышала твои шаги!

Возможно, мачеха с годами стала плохо видеть, но слух у нее был не хуже, чем у кошки. Расправив плечи, Сабрина вошла в гостиную и закрыла за собой тяжелую дверь. Она прошла по вытертому ковру и подошла к камину, в котором угли едва тлели, поэтому в комнате было довольно прохладно. Девушка невольно поморщилась, уловив кисловатый запах дешевого лампового масла, которым предпочитала пользоваться вдова, жалевшая денег на чисто горевшие, но более дорогие восковые свечи. Во всем, что не касалось Альберта, мачеха Рины была экономной до скупости.

Вдова оторвалась от своих бухгалтерских книг и посмотрела на девушку поверх пенсне.

– Ты опоздала.

Эти суровые слова не походили на приветствие, но Рина давно поняла, что большего она не дождется. Перед мысленным взором девушки на мгновение возник прекрасный образ ее матери, ее чудесная лучистая улыбка, совершенно не походившая на кислую мину мачехи. Сердце Рины заныло, но она, подавив эту боль, присела на стул, стоящий у камина.

– Простите, матушка. Меня… задержали.

– Ничуть не удивляюсь. Тилли сказала, что ты уткнулась носом в одну из своих глупых книг, – с ядовитой усмешкой заметила Юджиния Мерфи. Произношение вдовы выдавало ее принадлежность к низшему классу, хотя она старалась говорить как леди.

Рина побледнела. Книги – это все, что осталось у нее из вещей матери, и она очень ими дорожила. Девушка сидела, сложив руки на коленях, и машинально теребила свою черную шерстяную юбку. «Не обращай внимания, Рина, детка. Не обращай внимания».

Расценив ее молчание как проявление покорности, мачеха самодовольно усмехнулась. Она встала из-за стола, подошла поближе к огню и уселась на стул напротив Рины. Отблески пламени скользнули по темной блестящей ткани поношенного траурного платья, и Сабрина невольно задалась вопросом: не это ли платье она носила после гибели своего первого мужа?

– Я, кажется, с тобой разговариваю! Вот в чем твоя беда – витаешь в облаках, когда надо уладить практические вопросы.

– Практические вопросы?

– Речь идет о твоем будущем. Смерть твоего отца – тяжкий удар для всех нас, – проговорила вдова, но в ее голосе не было скорби. – Однако ты должна понимать: теперь у меня нет никаких обязательств по отношению к тебе. По закону я имею право выставить тебя за дверь, но я слишком милосердна, чтобы так поступить.

«И ты потеряешь свою лучшую бесплатную служанку». Рина подумала о письме из хэмптонской школы, которое надежно спрятала в ящике комода, о письме, о котором мачеха еще не знала.