Единственная наследница   ::   Модиньяни Ева

Профессор Конти, дежуривший у его постели, взял узловатую руку старика и, пощупав пульс, покачал головой. Казалось, все кончено, но дрогнуло еще раз холодеющее лицо.

– Позовите священника, – неожиданно сказал старик.

– Монсеньора Пазини?

– Нет, священника. Любого. Первого, кто попадется. И это были его последние слова.

Анна закусила губу: ей было мучительно больно, но слез у нее не было. За все время после кончины отца она не обронила ни слезинки.

«Хорошая дочь. – Она усмехнулась, глядя перед собой в темноту. – К чему придавать такое значение кровным узам?.. Я не твоя дочь, и ты не мой отец, но разве ты перестал бы любить меня, узнай ты об этом?.. Бог свидетель, я любила тебя так, как ни одна дочь не любила своего отца. Бог свидетель!..»

Она думала об этом так, словно разговаривала с ним, точно он мог слышать ее, а выслушав, понять и простить. Но он ничего уже не слышал. И она знала об этом. И все-таки, сделав это признание, она почувствовала, что ей стало легче, и вышла из капеллы с надеждой, что он услышит ее и простит. А может быть, простит и ее мать, которая построила счастье своей дочери на обмане.

Голубой «Мерседес» медленно ехал по длинной аллее, оставляя две ровные колеи в свежем снегу. В глубине ее, словно под кистью импрессионистов, проступали контуры виллы Караваджо, построенной в классическом стиле с изысканной простотой.

Покинув кладбище, Анна наконец успокоилась, и мысли ее унеслись далеко за океан. Ей захотелось вновь оказаться в летнем Рио-де-Жанейро, который пришлось бросить ради этой миланской зимы. Что может быть прекраснее солнца, горячего песка и шелеста океанских волн с белыми гребешками на великолепных пляжах Ипанемы?!

Вел лимузин атлетического сложения молодой человек, белокурый, с ясными и холодными глазами и крутым подбородком истинного арийца. Его звали Герман Зеебар, а рядом с ним сидел Курт Штайн – такой же тренированный и мускулистый. Эти два немца, ее телохранители, сменяли друг друга за рулем и повсюду следовали за ней, не покидая ни на минуту. Анна давно привыкла к ним, как привыкаешь к собственной тени.

Ее муж, граф Арриго Валли ди Таверненго, выписал этих парней из Берлина, где они прошли специальную подготовку, и с тех пор Анна шагу не ступала без них. Старик одобрил это решение зятя, хотя и с добродушной усмешкой: «С этими гориллами, конечно, она у тебя будет целей». Сам же Чезаре Больдрани, который мог бы содержать не одну армию, никогда не держал телохранителей. Он словно испытывал судьбу, нередко расхаживая по улицам в одиночку, и ни разу с ним ничего не случилось. По поводу его неуязвимости строились всяческие предположения, но правдоподобных объяснений не мог дать никто.

Снег продолжал мягко падать, выбелив всю окрестность, и, глядя на эти белые хлопья, Анна вспомнила другой такой же сумрачный зимний день.

– Герман, остановитесь здесь, – велела она, оглядывая заснеженные поля с внезапным волнением.

Охранник за рулем повиновался, хотя желание хозяйки и показалось ему странной прихотью. Они были одни на безлюдной дороге, место не самое подходящее для прогулок, но немцу платили не за то, чтобы он размышлял над причудами хозяйки, и он тут же нажал на тормоза.

Курт быстро выскочил с правой стороны и распахнул перед ней дверцу. Его серые глаза цепко обшаривали окрестность, рука наготове, чтобы одним движением выхватить пистолет. Герман контролировал другую сторону дороги, которая вела к уже близкой вилле, хотя в окружавшем их белом безмолвии такие предосторожности, пожалуй, были излишни.

Под их настороженными взглядами Анна медленно прошла несколько шагов от дороги, оставляя за собой маленькие следы, и остановилась, подняв воротник своей норковой шубки.