Горбатая гора   ::   Пру Энни

Грузовики с овцами и прицепы с лошадьми достигли конечной станции, и кривоногий Бэски показал Эннису, как навьючить мулов, взяв двух животных, набросив веревку на каждого из них двойным ромбом и закрепив узлами, а затем сказал: «Никогда не заказывай суп. Эти коробки с супом так трудно упаковывать». Три щенка, принадлежащие одной австралийской пастушьей собаке, отправились во вьючную корзину, а самый маленький — под куртку к Джеку. Он любил щенков. Эннис выбрал для себя крупную гнедую лошадь, которую звали Сигаретная задница, Джек — гнедую кобылку, которая, как оказалось позже, была очень пугливой. В ряду свободных лошадей была мышиного цвета кобыла, которая на вид понравилась Эннису. Эннис и Джек, собаки, лошади и мулы, тысячи овец и их ягнята наводнили тропу как грязная вода, переваливая через изгородь и двигаясь выше границы роста леса к огромному цветущему лугу и струящемуся, бесконечному ветру.

Они поставили большую палатку на площадке лесничества, надежно закрепив коробки с пищей и кормом для скота. Оба спали в лагере этой ночью, и Джек уже ворчал насчет приказа Джо Эгри спать с овцами и не разжигать огня, хотя рано утром он без лишних слов оседлал гнедую кобылу. Заря была стеклянно-оранжевой, окрашенная внизу желатиновой полоской бледно-зеленого. Темный силуэт горы медленно выцветал, пока не стал того же цвета, что и дым от костра, на котором Эннис готовил завтрак. Холодный воздух наполнился запахами, округлые камни и кусочки земли стали отбрасывать неожиданно длинные тени, а вытянутые столбы сосен под ними превратились в плиты темного малахита.

Днем Эннис смотрел через широкую пропасть и иногда видел Джека, маленькую точку, ползущую по высокому лугу, как насекомое ползет по столовой скатерти; Джек, в своем темном лагере, видел Энниса как огонек в ночи, красную вспышку на огромной черной фигуре горы.

В один из вечеров Джек пришел позже, с трудом передвигая ноги, выпил свои две бутылки пива, охлажденные в мокром мешке с северной стороны палатки, съел две миски тушенки, взял у Энниса четыре высохших печенья, консервированные персики и закурил, наблюдая за закатом.

— Я мотаюсь туда-сюда по четыре часа в день, — сказал он сердито. — Пришел позавтракать, вернулся к овцам, вечером устроил их на ночь, пришел поужинать, вернулся к овцам и полночи не спишь, сторожишь их от койотов. Если по-честному, то я должен спать здесь. Эгри не может заставлять меня так работать.

— Поменяться не хочешь? — сказал Эннис. — Я не против быть пастухом. Могу спать там.

— Не в этом дело. Дело в том, что мы оба должны быть в лагере. И эта чертова палатка воняет кошачьей мочой или чем похуже.

— Я не против быть там.

— Знаешь что, ты будешь вставать по двадцать раз за ночь, смотреть, нет ли койотов. И я бы поменялся с тобой, но предупреждаю, повар из меня дерьмовый. Только открывать консервы и умею.

— Не хуже меня, значит. Решено — меняемся.

Еще час они отгоняли ночь желтой керосиновой лампой, и около десяти Эннис поехал на Сигаретной заднице, хорошей ночной лошади, сквозь мерцающий иней к овцам, неся с собой оставшееся печенье, банку джема и банку кофе. Он решил, что этого хватит ему на день, и он не будет лишний раз возвращаться — останется с овцами до ужина.

— Убил койота, когда светало, — сказал он Джеку следующим вечером, выплескивая на лицо горячую воду, намыливаясь и надеясь, что его лезвие еще способно брить, в то время как Джек чистил картошку. — Большой, сукин сын. Яйца у него размером с яблоко. Держу пари, он стащил пару ягнят. Такой может съесть и верблюда. Тебе надо горячей воды? Здесь ее море.

— Бери всю, мне не нужна.

— Что ж, я помою всё, до чего смогу достать, — сказал он, снимая свои ботинки и джинсы (ни подштанников, ни носков, заметил Джек), хлюпая зеленой мочалкой, так что брызги долетели до костра, и огонь начал трещать.