Энн в бухте Четырех Ветров   ::   Монтгомери Люси

Джильберт ушел, а Энн, у которой дрожали руки, отложила в сторону рубашонки малыша Джима. Шить в этот день она уже не могла. С глазами, полными слез, она бродила по своему маленькому королевству, где была так счастлива. Да, все, что Джильберт говорит о доме Морганов, правда. Дом дышит спокойствием и достоинством, в нем есть и традиции и современные удобства, окружающий его парк прекрасен. Энн всегда им восхищалась. Но одно дело — восхищаться, другое — любить. Энн так любила свой маленький беленький домик!

Ей все здесь было мило: клумбы, за которыми она так любовно ухаживала, а до нее ухаживали другие женщины, игривый ручеек, журчавший в уголке сада, калитка, подвешенная между двумя елками, старая ступенька из песчаника, величественные пирамидальные тополя, два смешных застекленных ящичка над камином — все это было неотъемлемой частью ее самой. Как с ними расстаться?

В этом доме Энн знала счастье и горе. Здесь она провела свой медовый месяц; здесь один коротенький день прожила беленькая крошка Джойс; здесь Энн вторично познала радость материнства; здесь она услышала воркующий смех малыша Джима; здесь у камина сидели ее друзья. Радость и горе, рождение и смерть освятили этот дорогой ее сердцу домик.

И теперь надо отсюда уезжать. Энн это понимала, хотя и спорила с Джильбертом. Они переросли маленький домик. Джильберту надо быть ближе к пациентам. Хотя он успешно выполнял свои обязанности, все же жизнь на отшибе создавала для него лишние трудности. Энн понимала, что подошло время покинуть милое ее сердцу место. И как же болела ее душа!

Если бы в дом переехала симпатичная семья! Или пусть хотя бы дом пустовал! Это все же было бы лучше, чем если здесь поселятся чуждые ему по духу люди. Лишенный заботы, старый дом быстро придет в упадок: сад будет разорен, у тополей засохнут верхушки, крыша протечет, в заборе появятся дыры, и он станет похож на щербатый рот, штукатурка осыплется, выбитые стекла заткнут тряпками…

Энн живо нарисовала себе эту картину запустения и впала в такое отчаянье, будто все это уже свершилось. Опустившись на приступку, она долго и горько плакала. 'Здесь ее и нашла Сьюзен, которая с тревогой спросила:

— Вы не поссорились с мужем, миссис доктор, голубушка? Если и поссорились, не надо так переживать. Говорят, все супруги ссорятся, хотя сама я в этом опыта не имею. Он попросит прощения, и вы помиритесь.

— Нет, Сьюзен, мы не поссорились. Но он… он хочет купить дом Морганов, и нам придется переехать в Глен. У меня сердце разрывается от горя.

Но Сьюзен эта новость совсем не огорчила. Более того, перспектива переехать в Глен привела ее в восторг. Если у нее и были претензии к дому Энн, так это то, что он стоял на отшибе, слишком далеко «от людей».

— Да что вы, миссис доктор, голубушка, это же замечательно! Дом Морганов такой большой и удобный.

— Я ненавижу большие дома, — рыдала Энн.

— Ничего, когда у вас народится полдюжины детей, вы его не будете ненавидеть, — спокойно сказала Сьюзен. — Этот дом уже сейчас для нас тесен. У нас нет комнаты для гостей — в ней живет миссис Мор. И я едва могу повернуться на кухне. Кроме того, что за радость жить на краю света? И вообще, что тут хорошего, кроме красивого вида на море? Нет, если доктор Блайт купит дом Морганов, он не прогадает. Там и вода в доме, и масса замечательных кладовок и стенных шкафов, а уж, говорят, такого погреба, как у них, нет ни у кого на острове. А у нас что за погреб? Одни слезы.

— Ох, Сьюзен, иди по своим делам и оставь меня в покое, — тоскливо ответила Энн. — Погреб, кладовки — будто это главное для счастья. Ты мне совсем не сочувствуешь.

— Да и вам нечего огорчаться, миссис доктор, голубушка. Вытрите слезы, а то глазки распухнут.