Белые медведи   ::   Крысов Анатолий Вадимович

Может быть, мебель стояла по-другому? Или Инна купила новый ковер? Или здесь не было этого письменного стола с выдвижной тумбой и встроенным вентилятором? Не помню, на такой ли кровати спала моя сестра. Я, если честно, видел ее спящей лет десять назад.

Нет, в этой чертовой комнате точно что-то не в порядке. Чем дольше я смотрю, тем больше в этом убеждаюсь. Дело заключается в мелочи, недоступной сознанию при беглом осмотре. Эта мелочь незаметна при первом взгляде. Она хорошо упрятана в укромном уголке. Уловить ее возможно только при очень тщательном изучении.

Времени предостаточно, так что я изо всех сил напрягаю память. В день моего последнего визита – около месяца назад – я забежал на несколько минут обменяться новостями. Так получилось, что я просто проходил мимо и решил проведать сестру.

Мы посидели на кухне, выпили чаю. О чем разговаривали – не помню. Это не имеет значения. Мы могли обсуждать мою работу, ее работу, мою жену, ее гипотетический переезд, смерть родителей, новый блокбастер – без разницы. Только спальни я тогда не увидел. Вряд ли я вообще когда-нибудь в нее попадал. Зачем?

«Счастливо, братец! Не пропадай», – сказала мне на прощание Инна и добавила: «Не забудь поздравить меня с Восьмым марта».

Это были последние слова, которые я от нее слышал. Следующий месяц выдался тяжелым, поэтому поздравить ее я забыл. Даже ни разу не позвонил. А потом Инна угодила в психиатрическую больницу, предварительно разбив голову об угол письменного стола. Врачи сообщили, что это было сделано умышленно. Неслучайно. То есть она сама била со всего размаху головой о стол. Несколько раз, до тех пор, пока не потеряла сознания.

Я провожу ладонью по стене и, неожиданно для себя, понимаю, что именно не так. Инна ни разу за все шесть лет не делала здесь ремонт, а обои выглядят для такого срока слишком новыми. Они выглядят слишком свежими, будто их наклеили только вчера. Причем в большой спешке, неаккуратно: рисунок на стыках не совпадает.

Рядом с дверью я вижу край обоев, отошедший от стены, отрываю его, и из образовавшейся дыры на меня взирает лист формата А4, весь заполненный одним словом.

«Гном».

Я продолжаю сдирать обои и повсюду натыкаюсь на ровный слой листов. Некоторые вырваны из тетради и сплошь исписаны черной ручкой, другие составлены на компьютере 12-ым кеглем, третьи побывали в печатной машинке, которую Инна обычно хранила под кроватью.

Закончив в спальне, я перемещаюсь в коридор. Здесь также под верхним слоем находится второе дно. На этой глубине я нахожу знакомые слова.

История повторяется и в гостиной, и на кухне, и даже в туалете под кафельной плиткой в цементном растворе отечественного производства замурованы послания Инны. Боже, какую работу она проделала, окружая себя своим собственным безумием. Я стою с обрывками обоев в руках и думаю, стоит ли снимать паркет.

Но самое интересное открытие ждет меня, когда я ломаю подвесные потолки. Там нет записок. Вместо них мне на голову валятся фотографии. Десятки черно-белых и цветных фотографий. На них запечатлены пустые комнаты, и на обороте каждой стоит подпись: «Гном» плюс дата. Здесь у нее своеобразный почерк: буквы скачут и растягиваются – словно Инна писала в едущем поезде.

Некоторые интерьеры на фотографиях мне знакомы, некоторые – нет. Большую часть занимают снимки квартиры Инны и кафе, где она любила бывать. На других попадаются магазины, почта, музеи и кинотеатры. Но нигде нет людей – вот что странно.

Особенно интересные фотографии я складываю отдельной стопкой и убираю в карман. В них есть кое-что, не дающее мне покоя. Не скажу точно, что именно. Возможно, атмосфера, настроение, ракурс. Это кое-что может помочь мне пролить свет на причины помешательства моей сестры. Хотя далеко не факт, что я захочу знать эти причины.