Клад   ::   Лэйтон Эдит

«Ни за что!» — хотел закричать Танцор, но понял, что голос оставляет его, как и сознание.

Когда же Танцор снова открыл глаза, было утро. «Слава Богу, я на этом свете», — с облегчением подумал он. Впрочем, это с тем же успехом мог оказаться и тот свет, ведь еще никогда в жизни он не просыпался в таком уюте. Ничего подобного ему не приходилось видеть даже в самых лучших борделях. Правда, тут не было ни позолоченных стульев, ни пальм с листьями, точно перья огромной птицы… Он лежал на чистой хлопчатобумажной простыне, даже не атласной. Оглядев комнату, юноша ощутил покой и какое-то странное умиротворение, которое вызывала в нем простота окружающей обстановки.

Кровать, на которой он лежал, была огромной, с резными отполированными до блеска столбиками в изголовье и в ногах. Ясно было, что это настоящее красное дерево. Если он и научился чему-то, пока плавал, так это разбираться в древесине. Прочие деревянные предметы в комнате — сундуки и стулья из крепкого дуба — были сработаны не менее добротно. Белые занавески приглушали солнечный свет, лившийся в комнату сквозь большие окна, но все же позволяли без труда разглядеть разноцветное покрывало и яркие оттенки домотканого ковра на дощатом полу. Пахло чистотой. Стояла тишина. Он был один. Глядя на занавески, которые надувались, точно паруса, под легким ветерком, он подумал, что это все-таки очень похоже на рай.

Дверь отворилась — Танцор быстро смежил веки. Уж лучше сначала понять, где находишься, и лишь потом возвращаться из забытья. Этому его научили как жизнь на море, так и та, которую он вел прежде.

Девушка приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Раненый лежал неподвижно, словно одна из фигур, вырезанных в изголовье кровати. Он был настолько недвижим, что она, затаив дыхание, быстро приблизилась и положила руку ему на лоб. Лоб был теплым, лихорадочный жар уже спал. Это было тепло здорового тела. Жизнь, тлевшая в нем, как уголек, снова начинала разгораться. Наконец-то он спокойно заснул. Впервые она могла вволю наглядеться на него, не боясь, что видит в последний раз.

Она жила в тех краях, где мужчины уходят в море, чтобы заработать на жизнь себе и своим семьям. И все же до сих пор никогда не видела таких, как он. Он казался ей порождением моря, а не человеком, которого оно выбросило на берег. Грудь его была перетянута бинтами, и одет он был в отцовскую ночную рубашку, но все же было видно, что он худощав и хорошо сложен, у него широкие плечи и сильная молодая шея. Кожа его казалась совсем темной на фоне белых простыней — тропический загар человека, который постоянно находится под южным солнцем. Слишком длинные космы у самых корней были пшеничного цвета, а там, где они выгорели на солнце, виднелись светло-золотистые и даже платиновые пряди. Он явно был очень молод, но даже сейчас, во сне, в нем не было ни капли мальчишества: высокие, резко очерченные скулы, прямая строгая линия носа и чересчур крупная нижняя челюсть, чтобы можно было говорить об истинной красоте. Зато слишком тяжелый подбородок украшала ямочка. Наверное, именно поэтому лицо, на котором пробивалась золотистая щетина, заметно отросшая с того дня, как его принесли в дом и уложили в эту кровать, привлекало ее сильнее, чем лицо любого красавчика.

Девушка не раз спасала животных из моря, которое окружало ее родной остров. Это было дикое побережье, где северо-восточные штормовые ветры и отголоски тропических бурь, приносившихся с юга, зачастую знаменовали собой смену сезонов. За свою короткую жизнь она пережила немало штормов и выходила немало морских тварей, которых потом выпускала в приливную волну. «Но этот человек, — думала она, — не менее экзотичен, чем любая из птиц, которых ураганом заносит в нашу тихую бухту».

Раненый пролежал в постели почти целую неделю.