Крест и полумесяц   ::   Полански Кэтрин

Его французский был гораздо хуже, чем у пострадавшего предводителя:

– Мы предупреждать. Ты не слушаться. Мы убивать твоя женщина. Ты жить. Умереть легко, а ты жить.

Стальные пальцы схватили Злату за плечи, отрывая от отца. Петр Евгеньевич был очень бледен: вот-вот потеряет сознание.

– Меня убейте, а ее пощадите, прошу!.. – взмолился он.

– Поздно, – сказал обманчиво ласковый голос, и пальцы сомкнулись на шее Златы. Она даже воспротивиться не успела – мир померк так стремительно, будто солнце, сбитое с неба камнем, преждевременно упало за горизонт.



Глава 4

Петр Евгеньевич очнулся несколько часов спустя. Еще не открывая глаз, он понял, что лежит не в том проклятом переулке, а на кровати. Зверски болел правый бок, но лучше бы Алимов не помнил, почему он болит, а он помнил, до тошноты ярко и отчетливо: вот мерзавец кладет руку Злате на шею, и девушка обвисает в его руках, словно тряпичная кукла… Потом пришел благословенный туман, но забытье не может быть вечным.

«Лучше бы умер я…»

Алимов открыл глаза и столкнулся взглядом с человеком, который, по всей вероятности, был лекарем. Тот немедленно что-то начал говорить, но смысла Петр Евгеньевич не улавливал, понимая лишь, что эскулап говорит по-русски. А значит, они в российском посольстве, где же еще в этом диком краю можно услышать родную речь?

– Хорошо, что вы пришли в себя, – услышал Алимов густой бас и наконец понял, что ему говорят. Голос принадлежал дородному мужчине – полномочному послу Российской империи Виктору Александровичу Теряеву, сидевшему в кресле у кровати Алимова. – Я уж думал Григорьева прогнать взашей с его микстурами. А теперь говорю: молодец, Григорьев, но оставь нас одних.

– Не утомляйте больного, – буркнул лекарь удаляясь.

«И почему врачи вечно недовольны? – подумал внезапно Петр Евгеньевич. – Господи, о чем это я?!»

Посол потеребил подбородок и сказал несколько стесненно, что было ему несвойственно:

– Что ж вы, голубчик Петр Евгеньевич, без охраны по дамасским переулкам разгуливать решили? Вы что же, совсем из ума на старости лет выжили? Я вам Фарида этого толкового к чему рекомендовал – чтобы вы его отсылали, а сами гуляли где вздумается?

– Что с моей дочерью? – Язык Алимова почти не слушался, но вопрос удалось выговорить достаточно внятно. – Где Злата?

Посол отвел взгляд. Плохой признак.

– Мне Григорьев наказал вас не волновать, – сказал он и вдруг перешел на «ты»: – Да только ты так и так изведешься. Не нашли мы ее… Лакея твоего убили, труп рядом с тобой лежал, а Златы не было, только шарф ее окровавленный подобрали. – Теряев помолчал. – Боюсь я тебе это говорить, но убили ее, Петр Евгеньич, вот и Фарид то же говорит, а кому знать, как не ему. У нас здесь такие вещи часто случаются, хотя мерзавцев везде полно. Мы искали, все обыскали, как только стража городская тебя нашла, так все вокруг обшарили. Никто ничего не видел, как обычно, и не знают ничего. А может, знают, да молчат. Местные боятся… Их понять можно… – Посол покивал, будто ставя многоточие в размышлениях о сложной дамасской жизни.

Думать не хотелось и спрашивать дальше не хотелось: слова посла резали сердце острее ножа. Но Алимов должен продолжать – из-за его вины перед Златой, которой сейчас уже нет на белом свете, и смириться с этим невозможно.

– Если убили там же, почему не оставили труп? – через силу выдавил он.

– Вряд ли там же убивали, скорее унесли и уж потом… А шарф оставили. Как мы визитную карточку подаем. – Теряев закашлялся: страшно произносить такое.

– Дай мне пистолет, – тихо попросил Алимов. – Застрелюсь, и дело с концом.

– Ошалел? – прикрикнул на него посол, его полувиноватое, полуфилософское настроение сменилось яростью.