Любить и беречь (Грешники в раю)   ::   Гэфни Патриция

Мне здесь все нравится – кому не понравилось бы? Но, по правде говоря, мы могли бы поехать в Ньюкасл, и мне бы там понравилось не меньше. Или на Гебриды в январе. Энни, ты… – Он никак не мог найти верные слова, но сейчас у нее был такой выжидательный взгляд, что он напряг все свое красноречие и попытался выразить переполнявшие его чувства. – Ты мой… восторг. Стоит мне подумать, что я уже не смогу полюбить тебя еще сильнее или что ты не сумеешь сделаться еще более любимой, как ты вновь всякий раз изумляешь меня. Всегда. А я-то думал, что научился всему и уже перестал удивляться.

– О, Кристи.

– Но ты изменила все мои представления о том, как устроен мир у как должны развиваться события в этом царствии земном.

– Как же мне удалось изменить твои представления о царствии земном?

– Ну, считается, что оно – долина слез, юдоль печали.

– Вот как?

Она пыталась подавить улыбку. Он не мог сердиться на нее: невозможно было сохранять серьезность в этот редкостный, благословенный миг. Но когда-нибудь он выскажет все это удачней, откроет ей все свои подлинные чувства.

– Ну, в крайнем случае, – продолжал он с трудом, – считается, что земная жизнь послана нам в качестве испытания.

– Испытания? Неужели?

– Одним словом, никак не предполагалось, что земная жизнь может оказаться раем. Ему полагается следовать за ней, понимаешь? Земля сначала, рай – потом.

– Думаю, я уже в раю. – Они обнялись.

– Иногда ты меня пугаешь, – доверительно произнес Кристи. – Если я так счастлив в эту минуту, то что же со мной будет дальше?

– Кристи, это все так странно. Тебе повезло – ты женился на правильной женщине, потому что я точно знаю, что ты имеешь в виду. – Она нежно поцеловала его в ухо и отстранилась. – Мы могли бы и задержаться на день-другой, если хочешь. Теперь, когда мы знаем, что уезжаем, никаких причин торопиться нет.

Он согласно кивнул. Если бы она сказала: «Давай втыкать иголки друг в друга», – он согласился бы с не меньшей готовностью. Он был порабощен. Потом он заметил, что она нахмурилась.

– Так, – сказала Энни, – ты желаешь остаться? Прекрасно, тогда я…

– Нет! Ты хочешь уехать?

– А ты? Я думала, если уж мы решили, то могли бы…

– Бесспорно. Давай собирать вещи.

Она рассмеялась:

– Даже не пообедаем?

– Обед! Ты права, как всегда. – Он совсем позабыл о голоде.

– А затем… – На ее лице появилось уникальное, ей одной свойственное выражение, которое он так любил, но которое ему случалось редко видеть: оно означало сильную внутреннюю борьбу и духовные терзания – процессы, которые Энни обычно скрывала.

– Что?

– Потом… быть может, я кое-что тебе расскажу. Это секрет, я не должна, но… не могу. Иначе я могу взорваться. О Боже, Кристи, я тебя люблю!

Она обняла его с такой пылкостью, что он чуть не упал.

– Я тебя тоже люблю, – сказал он, вновь рассмеявшись.

«Что за день! Благодарю Тебя», – подумал он. Эта благодарность Создателю была для него таким же привычным действием, как дыхание. И таким же частым.

– Мы отправимся домой завтра, – решил он, прижимая ее к груди. – Мы пообедаем, ты откроешь мне свой секрет, и завтра мы поедем домой.

– Домой, – повторила она, прижимаясь к нему. Именно так они и поступили.