Подозрение   ::   Дюрренматт Фридрих

– Читаю запоем, как детектив, – сказал он. – Вот так, пока болеешь, понемногу расширяешь свой кругозор.

Лютц хотел узнать, как долго, по мнению врачей, старик должен соблюдать постельный режим.

– Два месяца, – ответил комиссар. – Я должен лежать еще два месяца.

Хотел этого шеф или нет, а пришлось начинать.

– Знаете, комиссар, предельный возраст, – выдавил он из себя. – Предельный возраст на службе. Вы ведь понимаете: закон есть закон.

– Понимаю, – ответил больной не моргнув глазом.

– Всему свой черед, – сказал Лютц. – Вы должны себя беречь, комиссар, это сейчас самое главное.

– Ну, а как современная научная криминалистика, благодаря которой преступника обнаруживают, как яркую банку с конфитюром? Кто заступит на мое место? – хотел узнать старик.

– Ретлисбергер, – отвечал шеф. – Он уже принял ваши дела.

Берлах кивнул:

– Ретлисбергер и его пятеро детей будут рады повышенному окладу, – сказал комиссар и спросил: – С нового года?

– С нового года, – подтвердил Лютц.

– Итак, значит, до пятницы я продолжаю быть комиссаром, – сказал Берлах. – Рад, что закончил государственную службу, в свое время турецкую, а теперь бернскую. И вовсе не потому, что теперь нужно больше свободного времени, чтобы читать Мольера и Бальзака, а оттого, что буржуазный порядок не является лучшим.

Он хорошо разбирается во всем этом. А люди всегда одинаковы, ходят ли они по воскресеньям в Айя Софию или же в бернский собор. Крупных жуликов не трогают, а пузатую мелочь бросают в тюрьму.

Вообще на свете целая куча преступлений, и на них не обращают внимания, потому что они более эстетичны, чем бьющее в глаза убийство, о котором к тому же напишут в газетах. Мир небрежен и скверен и поэтому катится к черту. Государственной службе больше не нужна такая старая ищейка, как он, потому что слишком много пустяков, слишком много вынюхивания, а настоящая дичь, за которой есть смысл и должно охотиться, находится под охраной закона, как в зоопарке.

У доктора Люциуса Лютца от таких слов вытянулось лицо, разговор был ему неприятен, и он считал неуместным молчать, слушая такое крамольное мнение, однако старик в конце концов был болен, да к тому же уходил на пенсию.

– К сожалению, пора идти, – сказал он, проглотив эту пилюлю, – у меня в половине двенадцатого заседание в совете помощи бедным.

– Ну что ж, совет помощи бедным должен иметь с полицией более тесный контакт, чем с министерством финансов, – заметил по этому поводу комиссар.

Лютц приготовился уже выслушать нечто более ужасное и с облегчением вздохнул, услышав слова Берлаха;

– Могли бы вы мне сделать одолжение именно сейчас, когда я болен и ни на что не способен?

– Конечно, конечно, – обещал Лютц.

– Знаете что, речь идет об одной справке. Я вообще любопытен, а здесь в постели для гимнастики ума решаю криминалистические ребусы. Разве может старая кошка перестать ловить мышей? Я нашел в «Лайфе» фотографию врача-эсэсовца по имени Неле, из концлагеря Штутхоф. Наведите справки, что с ним стало. Может быть, он еще жив в какой– нибудь тюрьме. Для этого у нас имеется Интерпол, а с тех пор, как СС объявлена преступной организацией, это ничего не стоит.

Лютц все записал, и они простились.

– Всех благ – и выздоравливайте, – сказал он, пожимая руку комиссара. – Я сообщу вам все, что узнаю, еще сегодня вечером, и тогда вы можете дать волю вашей буйной фантазии. Впрочем, Блатер тоже здесь и рад вас приветствовать. Я подожду его внизу, в машине.

В комнату вошел высокий полный Блатер, а Лютц ушел.

– Приветствую тебя, Блатер, – сказал Берлах полицейскому, часто работавшему у комиссара шофером. – Очень рад видеть тебя.

– Я тоже очень рад, – ответил тот. – Если бы вы знали, комиссар, как вас не хватает! Повсюду не хватает.