Москва силиконовая   ::   Царева Маша

Он подарил мне бутылку французского вина – если сложить вместе все те жалкие суммы, которые я за всю жизнь потратила на спиртное, то мне все равно не хватило бы на ту одну-единственную бутылку. Я нацарапала на обратной стороне его визитной карточки номер своего мобильного. Федор мне понравился. Он был рослый, под два метра, но имел тонкую кость, из-за чего не производил впечатление человека-горы. Тонкие черты лица, бледная кожа, карие умные глаза, темно-русая челка свисает почти до ушей. Чем-то он был похож на молодого Абдулова.

Если составить мой личный рейтинг мужских профессий, оценивая их по степени сексуальности, то едва ли не на последнем месте оказались бы торгаши. Но у Фединого бизнеса был сумрачный рубиновый привкус дорогого вина, он был по-настоящему увлечен, он жил вином, он все знал о вине, летал на какие-то безумные конференции и дегустации.

* * *



Мы встречались четыре месяца. На протяжении одной весны и маленького кусочка зимней слякоти Федор звонил мне как минимум трижды в неделю. Мы встречались на Триумфальной площади (его магазинчик был в одном из тихих переулочков, которые сплели паутину вокруг Патриарших прудов), где-нибудь ужинали (как правило, ужинал он, а я, природная малоежка, наблюдала за процессом, потягивая коньяк, вино или какао), шли на выставку или премьеру к кому-нибудь из моих друзей, потом он отвозил меня домой, мы выпивали по бокалу привезенного им вина и под Леонарда Коэна или Нину Саймон занимались любовью, а потом он уходил, всегда уходил к себе. И ни разу за эти четыре месяца мне не захотелось, чтобы он остался, не захотелось спать с ним рядом. Да он и не пытался остаться – он жил почти напротив своего магазина и не хотел иметь дел с московскими утренними пробками.

Я знала о нем почти все – и сухие биографические факты, и романтично-эфемерные, более важные для близости: кем он хотел стать в детстве, и когда впервые влюбился, и какая книга заставила его плакать, и остался ли в его рациональной голове теневой уголок для какой-нибудь безумной и, скорее всего, несбыточной мечты? Я все это знала, но не чувствовала его родным. Он мне нравился, иногда я его желала, но ни одной минуты я не была в него влюблена. Мне нравилось слушать, как он рассказывает о вине, но я и на мгновенье не могла представить, что за такими вот уютными вечерними разговорами пройдет моя жизнь до старости. Иногда я испытывала к нему нечто, напоминающее даже не нежность, а некое чувство на пределе нежности, но между нами не было и намека на страсть. И секс наш был, как и его саундтрек – чувственным, неторопливым, но не сумасшедшим. Не было у нас урагана, который черным смерчем срывает с домов крыши и стирает с земли города.

Я точно знала, что Федя видит во мне свое будущее. Мужчины его типа никогда не будут столько возиться с женщиной, если не прочат ее себе в жены. Он уже давно закончил присматриваться и примериваться, он считал меня спокойной и милой, считал, что я буду хорошей матерью его будущего сына, что каждый вечер я буду встречать его, тихая, нарядная и с пирогами. Он пока не спешил с выбором кольца и красивыми формальностями, считал, наверное, что его образ уже настолько врос корнями в мое сердце, что нет смысла суетиться. А я не спешила его разочаровать, хотя это и было эгоистично, наверное, я просто соскучилась по спокойному счастью. Я знала, что это ненадолго, что скоро мне захочется в омут, что у нас с Федей нет общего будущего и что в итоге он, скорее всего, меня возненавидит.

Но пока мне было с ним рядом хорошо.

* * *



И вот однажды в мою исполненную тихого счастья размеренную жизнь ворвалось чудовище. Случилось это – до сих пор помню точную дату – второго мая. Весь день я развозила готовое мыло по парфюмерным бутикам.