Подтверждение (Лотерея)   ::   Прист Кристофер

Я сидел в одиночестве на скатанном спальном мешке, что есть силы прижимая к себе рукопись. И готов был заплакать. Внизу Фелисити обнаружила пустые винные бутылки и что-то обвиняюще крикнула мне наверх.

Никто никогда не должен был прочесть мою рукопись. Это был мой личный мир, определение моего «я». Я рассказал историю, чтобы она была читабельна, переработал и дополнил ее, но предназначалась она только мне одному.

Наконец я спустился вниз и увидел, что Фелисити выставила мои пустые бутылки в маленький коридорчик у лестницы. Их оказалось так много, что я с трудом сумел перешагнуть через них, чтобы попасть в белую комнату. Там меня ждала Фелисити.

– Зачем ты принесла в дом эти бутылки? – спросил я.

– Ты же не можешь оставить их в саду. Что ты, собственно, обо всем этом думаешь, Питер? Хочешь упиться до смерти?

– Я здесь уже много месяцев.

– Мы должны найти кого-нибудь, кто бы их забрал. Когда приедем сюда в следующий раз.

– Я не поеду с тобой, – сказал я.

– Ты можешь жить в комнате для гостей. Дети весь день гуляют, а я оставлю тебя в покое.

– Да, конечно. Почему бы тебе не сделать этого сейчас же?

Она уже собрала часть моих вещей и отнесла в багажник своего автомобиля. Потом закрыла все окна, закрыла водопроводные краны и вывернула пробки. Я молча наблюдал за этим, крепко прижав рукопись к груди. Все пошло прахом. Слова остались недописанными. Я слышал воображаемую музыку: звучал доминант-септаккорд, во все времена определявший звуки марша. Мелодия начала запинаться, как бывает с пластинкой, когда игла буксует на звуковой дорожке и музыку внезапно прерывают щелчки. И тотчас же игла адаптера в моей душе достигла последней внутренней бороздки, чтобы многозначительно проследовать дальше и равнодушно пощелкивать – тридцать три раза в минуту. Наконец кто-то поднял адаптер и на меня навалилась тишина.



Глава пятая

Внезапно корабль залил солнечный свет, и я словно бы внезапно порвал с тем, что оставил позади. Я заморгал, глядя на сияющее небо, и увидал: восходящий от суши поток теплого воздуха коснулся облачного слоя, и облака поплыли вдоль берега, образовав четкую линию с востока на запад. Впереди ясное голубое небо сулило вёдро и спокойное море. Мы скользили на юг, словно гонимые холодным ветром, который порывами дул нам в корму.

Мои чувства обострились, и новое осознание расширилось во мне самом, словно все больше нервных связей тянулось к этим органам чувств. Я открыл самого себя.

Пахло соляркой, морской солью, рыбой. Холодный ветер добрался до меня, хотя я был защищен палубной надстройкой; моя городская одежда казалась здесь слишком тонкой и убогой. Я глубоко вдохнул воздух и на секунду задержал в себе, словно то был чистый бальзам, который очистит меня изнутри, освежит душу, омолодит и вновь вдохновит, прежде чем я на выдохе вновь выпущу его. Палуба под ногами вибрировала от работы машины. Я ощутил качку корабля на мертвой зыби, но мое тело приспособилось и вновь обрело равновесие.

Я отправился на нос и там обернулся.

На маленьком фордеке осталась только горстка пассажиров. В подавляющем большинстве это были пожилые супружеские пары; они стояли у поручней или сидели рядышком – в штормовках, куртках или непромокаемых плащах и, казалось, не смотрели ни вперед, ни назад, а только внутрь себя. Я посмотрел мимо них, мимо палубной надстройки, мимо трубы и мачт, туда, где чайки свободно парили за кормой, на берег, который мы покинули. Корабль, выйдя из порта, описал широкую дугу, и теперь была видна большая часть Джетры. Город далеко протянулся вдоль берега, защищенный барьером молов, верфями, кранами и пакгаузами, заполняющими широкое устье реки.