Не могу отвести глаза   ::   Майклз Кейси

В конце концов, даже вообразить нельзя, кто пожелал бы пропустить начало вечера.

Сомертон Тейт нервно откашлялся, не глядя на сестру.

— Не надо так, Шелби. Неужели я хочу слишком многого, прося тебя проявить пунктуальность и надеясь, что ты приложишь некоторые усилия, чтобы повеселиться?

Шелби покачала головой:

— Нет, Сомертон. Прости меня. Просто это такая ерунда, вот и все. — Тейтам позволялось быть вульгарными, но не выходя за пределы строго определенных выражений. Например, что-то Тейты могли назвать ерундой, но не кучей дерь…

Шелби вздохнула.

— Не знаешь ли, Сомертон, сколько благотворительных балов должен посетить человек? Может, существует квота? Когда мы спасем предусмотренное количество китов, деревьев… или бездомных далматинов на этой неделе? И не более ли эффективно, а смысле экономии денег, отказаться от оркестра, цветов, поставщиков и просто послать чек?

Ответа на ее вопрос у Сомертона не было. Да и откуда? Они же Тейты, четвертое поколение, живущее на Мейн-лейн в Филадельфии. Они посещали благотворительные балы. Почему? Потому что всегда это делали и всегда будут делать до скончания века.

Сомертон Тейт был на четыре года, старше Шелби и на три дюйма ниже — худощавый блондин, чувственно красивый и довольно-таки субтильный, со светлыми, уложенными во влажном состоянии волосами и довольно близорукими голубыми глазами. Он принадлежал к категории тех мужчин, которые носят костюмы и никогда — одежду спортивного стиля. Даже его теннисные белые брюки никогда не смели измяться. По мнению Шелби, он не потел. Когда ты — один из Тейтов, подобное непозволительно.

И теперь Сомертон дулся. Он в самом деле здорово надулся, поджав губы и немного скривив их, а потом сел на один из шератоновских диванов, аккуратно согнув ноги, сложив руки, почти уронив их на колени, и вздернув свой начинающий подрагивать подбородок с ямочкой.

Сомертон уже нарушил одно неписаное правило Тейтов, и, поскольку считал себя нерешительным, это был такой сногсшибательный проступок, который заставил бы целые поколения Тейтов перевернуться в своих мраморных усыпальницах, если бы это допускали чопорность и скованность, какими они отличались при жизни.

Ему и Джереми, его «очень хорошему другу», повезло, что на геев в этом сезоне была мода. И Сомертон мог не обращать внимания на небольшие взбрыки Шелби, потому что она совершенно спокойно приняла Джереми. Сомертон не допытывался почему — стояла ли за этим некая скрытая либерально-демократическая слабость, или Шелби просто не заботило поведение брата. Последняя мысль угнетала Сомертона, поэтому он изгнал ее из головы.

Шелби почувствовала нервозность брата и улыбнулась ему, надеясь, что он поверит своим глазам и не станет слишком пристально всматриваться в нее.

— О, Сомертон, прости меня, — проговорила она, садясь рядом с ним и обнимая его. — Я забыла про девиз Тейтов, верно? «Мы не спрашиваем почему, а веселимся от души». — Поцеловав брата в щеку, Шелби встала. — Сегодня вечером я не опоздаю, Сомертон, обещаю.

Он поднял голову, все еще держа сложенные руки на коленях и надув губы.

— Опоздаешь. Ты заставишь нас всех ждать тебя по меньшей мере четверть часа. Дядя Альфред развлечется тем, что выпьет половину запасов бренди в доме. Джереми, суетясь, раз шесть поменяет галстук, а Паркер позвонит из клуба, уверенный в том, что тебя похитили. Полагаю, ты могла быть более внимательной к своему жениху, Шелби.

— Знаю, знаю, — отозвалась Шелби, готовая согласиться со всем, что скажет Сомертон, лишь бы поскорее уйти из комнаты, хотя могла отправиться только наверх, в свои комнаты, где горничная наполнила для нее ванну и разложила на кровати платье.