Один в толпе   ::   Боковен Джорджия

Вполне естественно, что, как только Фрэнк узнал, что сын выжил, он тут же сосредоточился на новой проблеме – как избежать неминуемых убытков. В сущности, ничего особенного – так рассуждают все менеджеры.

Фрэнк встал так, чтобы Коул мог его видеть, не поворачивая головы.

– По дороге сюда я все думал, как развопились бы бульварные газетенки, пронюхай они о случившемся. И, знаешь, так разволновался, что поворот пропустил. Пришлось разворачиваться. Крюк сделал в милю, не меньше.

Коул, прекрасно зная, что последует дальше, устало прикрыл глаза. Фрэнк опять решил вернуться к их недавнему спору. Тогда Коул схватил ручку и нацарапал в блокноте, с которым отец не расставался ни на секунду, несколько резких слов по поводу того, что отец обращается с ним, как с вещью.

– О, сколько сплетен и домыслов они выплеснут на свои страницы. Не остановить! Разве только выпустить тебя перед камерами, – продолжал Фрэнк. – Только сильно сомневаюсь, что это их угомонит. Учитывая то, как ты сейчас выглядишь, мы бы могли предъявить им любого. Ну и что? У этих типов ни стыда, ни совести. Они в любом случае заявили бы, что ты таки погиб, а мы подставили двойника. Останется только разрешить им взять у тебя отпечатки пальцев.

Тема эта его будоражила, и он стал расхаживать из угла в угол.

– Да понимаю я, ты думаешь о том, что мы бы нашли способ разобраться с бульварной прессой. Ну а критика? Стоит им что-то учуять, и они будут кружить над нами, как стервятники. И чем дольше ты будешь поправляться, тем громче они станут орать, что ты уже никогда не сможешь вернуться. Сам ведь знаешь, чем чаще о чем-то говорить, тем быстрее это становится фактом, причем неопровержимым.

Словно желая подчеркнуть важность своих слов, он замер у изножья кровати и посмотрел прямо на Коула.

– Все просто и ясно. Я тебя всегда учил, что критикам платят за то, чтобы они критиковали. Если мы допустим, чтобы они узнали про аварию, они начнут писать о конце твоей карьеры еще до того, как ты выйдешь из больницы. Они будут дышать тебе в спину, как только ты снова появишься на сцене. Не дай бог пропустить одну ноту или шевелиться чуть медленнее, они, распихивая друг друга локтями, кинутся к своим компьютерам и начнут строчить статейки о том, как они были правы и как все гениально предвидели.

Даже если бы челюсть у Коула не была стянута проволокой, он не стал бы сейчас возражать отцу. Он действительно много раз видел, что бывает, когда критики решают, будто певец выдохся. И совершенно неважно, правы они или нет. Может, эти болтуны просто хотят оживить очередную статейку праздными размышлениями. Стоит спичке вспыхнуть, и никому, а в особенности бедняге-певцу, пожара не затушить.

– Мне самому противно в этом признаваться, – добавил Фрэнк, изобразив извиняющуюся улыбочку, – но все время ловлю себя на мысли: как обидно упускать такой случай. Как подскочили бы продажи! Твоя популярность вспыхнула бы с невероятной силой! Ни секунды не сомневаюсь, это была бы самая красивая из историй про музыкантов, играющих кантри. Сравниться с ней, пожалуй, могло бы только крушение самолета с Пати Клайн.

Да, в отце Коула Вебстера при всех обстоятельствах одно оставалось неизменным: он всегда шел к своей цели напролом. Он был менеджером до мозга костей прежде всего, в первую очередь и как еще только пожелаете назвать этот его талант. Прежде всего – как лучше подать. Главное – нужный ракурс, единственный и неповторимый. И ничего неожиданного в его отношении к аварии, в которую попал его сын, не было. Вот такой он человек. И все же Коул не мог справиться с разочарованием. И с обидой.

– Ну, мне пора. – сказал Фрэнк. – Тревор сегодня же вечером ждет ответа. Надо решать, что делать с обложкой нового альбома.