Опасные связи (Роковое наследство)   ::   Майклз Кейси

Его решимость поколебалась лишь на мгновение — когда они расставались в Бате, и он горько сожалел, что не успел обвенчаться с ней. Однако это было совершенно невозможно. Его призвали еще до того, как он познакомился с Мелани, и когда он получил предписание, у него оставалось время лишь на то, чтобы попрощаться с ней и навестить родителей, прежде чем подняться на борт корабля.

Но мечты о будущей жизни с Мелани жили в его сердце, мыслях и душе даже тогда, когда он валялся в жалкой лачуге в Испании с обнаженной саблей и клялся зарубить любого, кто попытается ампутировать ему ногу — хотя бы ради спасения его жизни.

И он с честью выдержал тот бой, он не вернулся к своей возлюбленной инвалидом. Однако ему пришлось заплатить за это сполна. И если после двухлетнего зрелища жестокостей он ухитрился сохранить в себе что-то от воспитанного суссекского джентльмена — все это было окончательно утрачено в той Богом забытой хибаре на окраине Альбуерры.

Люсьен не отдавал себе в этом отчета, но облик его значительно изменился. Обветренная загрубевшая кожа туго обтянула высоко поднятые скулы. По обе стороны прямого аристократического носа легли глубокие прямые складки, тянувшиеся до самых углов сжатого в строгую линию рта и становившиеся лишь глубже, если он улыбался.

Люсьен улыбался и теперь. Высокие живые изгороди защищали его от усилившихся порывов ветра. Он прислушивался к слабому хрусту замерзших листьев, устилавших каменистую дорогу, по которой осторожно шагал его конь. О, как он любил эти просторы во всех их обличьях — даже когда зима вот так неожиданно обрушивалась на побережье Суссекса, и в одно утро края луж оказывались скованными тонким ледком — на удивление розовым бутонам, все еще красовавшимся на кустах, и алым ягодам боярышника.

Ведь как бы ни бушевала сейчас непогода, он знал, что вновь придет весна. Солнечные лучи пронижут кроны деревьев и засверкают на ручейках и лепестках первоцвета и фиалок, пробудившихся от зимней спячки. И, конечно, повсюду зацветет барвинок — целые ковры барвинка, способные соперничать разве что с удивительной синевой глаз Мелани.

Мелани. Как всегда, вне зависимости от того, о чем он думал, в итоге мысли его возвращались к ней. Они поженятся этой же весной, твердо решил он, как только проснется природа. Всю жизнь он проведет с ней, чтобы любить ее, чтобы холить и лелеять ее, чтобы никогда больше не покидать ее.

Метель внезапно сменилась ледяным обжигающим ливнем. Люсьен уже миновал ряды живой изгороди и направил коня вверх по знакомому кочковатому лугу. Влажный торф заглушал стук копыт: Люсьен решил сократить путь, проехав узкой лощиной, проходившей за семейным кладбищем и служившей кратчайшей дорогой к дому. Его плащ промок насквозь, а он напряженно всматривался сквозь темноту в ту точку на горизонте, где, как он знал, находился его дом.

Рана разболелась не на шутку, хотя он старался не обращать на нее внимания: за последнее время он так свыкся с ней, что она стала как бы частью его самого, и временами он даже забывал о ней.

Но вот наконец во тьме призрачно забелели оштукатуренные стены Тремэйн-Корта и даже стали видны дымовые трубы на крыше, мансарды и маленькие изящные башенки. Хотя силы его были на исходе, Люсьен пустил коня рысью. Его глаза неотрывно смотрели вперед, слезы смешались с дождем, а мысли о том, как будет счастлива его мать, давали ему силы двигаться… скакать… приближаться с каждым шагом к дому.

Его вывел из болезненного полузабытья свет, струившийся из высоких узких окон, прорубленных в толстых стенах Тремэйн-Корта. Окна были обращены на посыпанную гравием аллею. Во тьме угадывались статуи, подобные немым стражам по обе стороны отделанного дубовыми панелями парадного входа.